Наталья Шадловская. Никто не забыт, ничто не забыто

75-й годовщине Великой Победы посвящается...

В те далёкие годы, почти 80 лет назад,  по каждой семье прокатился  жестокий каток Великой Отечественной войны. Война затронула все города и сёла нашей огромной страны. Может быть, особенно страшно было живущим на границах боевых действий, на оккупированных территориях. Но повестки, а потом и похоронки,  одинаково исправно приходили в города и сёла далёкого тыла. На Победу работали большие местные и эвакуированные с запада заводы и  фабрики,  производившие оружие, танки, самолёты, солдатское обмундирование. Совхозы и колхозы исправно кормили огромное количество народа, посылая на фронт хлеб, овощи, фрукты и продукты животноводства.

Детство моей 90-летней мамы пришлось на те самые горькие военные годы. Оно прошло в маленьком сибирское селе, в Хакассии, куда из Курганской области в тридцатые голодные годы переехала её семья, надеясь на лучшую долю. Память часто уносит её туда, в детство, опалённое войной.

Я слушаю эти рассказы и вместе с нею, маленькой девочкой, проживаю её жизнь. Её семья жила в старом бараке, где одну комнату, большую часть которой занимала русская печь, делили двое взрослых и четверо детей. Была страшная бедность, но она, малышка, не понимала этого. Откуда ей было знать о другой жизни? Она помнила, как радовалась возвращению отца, приехавшего с заработков. Вот он берет в руки свою гармошку и самозабвенно играет. А она, самая младшая из четверых, прыгает и танцует возле отца, и во весь голос подпевает ему. А мать, худая, измождённая работой, тяжко вздыхает, стирая грязное отцово  бельё. Свою маму, мою бабушку, помнила только  одетой в старую юбку и такую же кофтёнку. Кажется, у неё ничего другого и не было никогда. Сделав неотложные домашние дела, мать всегда торопилась на работу. А вечером, вернувшись затемно, спешила подоить кормилицу корову, чтобы хоть как-то накормить детей и мужа, ненадолго вернувшегося к семье…

   - В одно тёплое июньское утро соседка принесла страшную весть о начале войны, - рассказывает мама. – Сначала всем казалось, что долго она не продлится, что наша армия быстро отбросит немцев и уж до наших глухих мест эта война вообще не дойдёт. Сестра Катя с подружками тут же отправилась в райцентр, в военкомат, проситься на фронт, как многие молодые ребята из их села. Отправились пешком, не дожидаясь попутного транспорта. И назад вернулись только поздним вечером, очень расстроенные и злые. Катерина долго  ругалась дома, что их и слушать не стали, сразу сказали, чтоб сначала подросли. «А ничего, что  война скоро закончится, и никто не успеет показать свою храбрость?» - сердилась Катя. У нее было сильное желание поучаствовать в разгроме фрицев.

Но время шло, а война всё длилась, и вот уже в деревенские семьи пошли первые похоронки. Да и по большому чёрному громкоговорителю, висящему на столбе возле конторы,  всё чаще передавали о потерях, оставленных городах, о зверствах фашистов на оккупированных территориях, о непередаваемом горе родных всех погибших и замученных. Девчонки, рвавшиеся на фронт в начале войны, призадумались.

Но военкомат наконец-то направил подружек, не оставивших надежду попасть на фронт, на краткосрочные медицинские курсы. Когда  подошла к концу  учёба, отправились молоденькие новоиспечённые медсестрички под Калининград, в прифронтовой госпиталь. Позже, после войны, моя тётя Катя не любила вспоминать то страшное время. И  не стала посвящать свою жизнь медицине, а выбрала самую мирную профессию, бухгалтера.

Мамин отец, то есть, мой дед, по возрасту не подлежал призыву и остался дома, работал в колхозе на заготовке топлива для сельхозмашин. Солярка и бензин в колхоз не поступали, всё отправлялось на фронт. Но и село нельзя было оставить без топлива. Поэтому интенсивно заготавливались деревянные чурочки, так необходимые для работы машин, задействованных на зернотоке колхоза,  для сушки зерна.

Надя, старшая сестра, маленькая, худенькая, работала на тракторе. А в прицепщиках у неё был  брат Иван, которого из-за бельма на глазу, в армию не взяли. Позже он тоже пересел на старенький, вечно требующий ремонта, трактор.

- В то время, - рассказывала мама, - в селе почти не осталось работоспособного взрослого населения. А поля надо было засевать, убирать урожай, на фермах ухаживать за скотиной…. Поэтому  рабочие места в колхозе заняли женщины, подростки и дети. Самые маленькие после уборки зерновых вместо учёбы собирали колоски на жнивье, копали картошку, заготавливали зелёные ветки на корм скоту зимой.

   Мама с надрывом говорила мне, что самое страшное воспоминание того горького времени – голод. Всё время хотелось есть. И день, и ночь сопровождались сосущим чувством пустого желудка, от которого нигде не было  спасения. Правда, летом и осенью было легче: в лесу можно было собирать ягоды, грибы. Выкапывали крахмалистые  луковицы красивых саранок, рвали дикий сибирский чеснок – черемшу. Осенью в огороде копали картошку, которая была чаше всего очень мелкой. А откуда взяться большой? На посадку шла самая никудышная, маленькая. Но всё равно, какой вкусной она была, нарезанная плоскими дольками и уложенная на горячую плиту печки. Такие вот тонкие, полусырые картофельные пластинки и без соли шли на «ура». Соль тоже была в дефиците…

   Даже я помню, как в старом, без батарей центрального отопления доме, жарила с мамой и бабушкой, такую вот картошку на горячей плите и с удовольствием уплетала, окунаясь в мамино детство.

   А бабушке, маминой маме, тогда  доставалось по полной программе: накорми-ка всех, чтоб не заболели и не умерли с голоду. И ей приходилось, на свой страх и риск приносить с зернотока пшеницу, которую набирала понемногу в обувь. Когда шла домой, страшно боялась проверки. Вдруг найдут эту горсточку зерна, обвинят в воровстве, а за такое преступление были и соответствующие меры. Дети тогда с кем останутся? Дома высыпала из сапог принесённое, сушила за печкой, прикрыв разным хламом. И не дай Бог, если бы постоянно шныряющие по домам проверяющие что-то нашли…. Но как-то проносило…

   А ей, младшенькой, иногда доверяли вроде бы нетрудную работу: сбегать в магазин, забрать пайку хлеба, раз в день выдаваемую на всю семью. В память на всю жизнь врезался  случай: вот она стоит в длинной очереди, заворожено наблюдая, как пожилая продавщица ловко отрезает кусочки чёрного, тяжёлого хлеба. Наконец и ей вложили в протянутые руки заветный кусок хлеба. До сих пор помнит, как бережно шла домой, прижимая драгоценную ношу к груди. Как боролась с соблазном откусить хоть чуть – чуть, совсем немножко… Но нет, нельзя даже думать об этом! Надо быстрее донести в целости и сохранности, где её ждут пришедшие с работы мама, Надя и Ваня. Представляла, как мама даст ей её долю и вот тогда… Рот наполнялся голодной слюной, но она терпела изо всех сил. Но тут кто-то резко остановил её, дёрнув за рукав. Дорогу преградила цыганка, заговорила быстро о чём-то, затараторила, отвлекла – и выманила… Нет, просто забрала хлеб! И с добычей быстро скрылась за углом. Она, глупышка, и не поняла сразу, что произошло. Не помнила, как доплелась, горько рыдая, до дома. Захлёбываясь слезами, рассказала родным о своей доверчивости, о коварной цыганке. Мама тогда прижимала её, такую несчастную, зарёванную, к груди, утешала и говорила, что как-то обойдутся, переживут…

Как-то пережили…

Война близилась к завершению. Тех, на кого были получены похоронки, уже оплакали  во многих  домах большого села. Кто-то всё-таки вернулся. Искалеченные, больные, но – живы. На излёте войны принесли повестку и отцу, прошедшему всю гражданскую, хотя ему было уже далеко за пятьдесят. И он вслед за дочерью Катей отправился на фронт. Позже, уже после Победы, рассказывал, что в первых же боях был тяжело ранен и попал в плен. А после освобождения из лагеря его и других таких же неудачников отправили работать в шахты Донбасса. В немецких лагерях и  на добыче угля он заработал туберкулёз и умер вскоре после своего возвращения домой.

   Но война войной, а школу никто не отменял. Туда, в соседнее село, приходилось добираться через речку и в осеннюю слякоть и в зимние морозы. Ходили, в основном, с подружкой, семья которой переживала военную разруху  так же тяжело. Она иногда даже не могла пойти на уроки – не было подходящей обувки. Поэтому приходилось иногда переносить закадычную подругу через речку на «закорках».

   Закончили семилетку уже после войны и решили поступать в техникум советской торговли. Голодные годы не прошли даром, хотелось найти работу поближе к продуктам.

   Я всегда, не перебивая, слушаю рассказы моей девяностолетней мамы, для которой те годы вспоминаются, как будто это было вчера. Хочется донести эти её воспоминания до своих детей, внуков. Ведь пока ещё живы свидетели той страшной войны, мы должны запомнить их рассказы, и восстановить всю правду, не дать забыть и переврать  данные о нашей Победе.