К годовщине Великой Победы над немецко-фашистскими захватчиками...
В зиму 1932 на
1933 год – время голодное. Ивану 13 лет, он крестьянский сын из многодетной
семьи. Вот как он воспринимал, а впоследствии вспоминал это время таким вот
образом:
«Я самым старшим был в семье из десяти
детей. Весной пахал и боронил по мере детских сил. В тридцать второй и третий
год случился недород, к тому же и кулак вредил. Бежал из сёл народ, и погибал
без сил. Мальцом я сусликов ловил. С добавкой воробьёв, из лебеды готовил плов
и младшеньких кормил. Отец же попрекал меня пристрастием к виршам. Когда в овсы
зашла свинья, ходила по спине моей отцовская вожжа.
В
Артёмовске стояла 80-я Ордена Ленина
дивизия саперного батальона. В воинской
части, куда он явился устраиваться, ему предложили 65 рублей за работу, и тут
же посчитали расходы: хлеб на месяц – 30 рублей; «приварок» – 33 руб. Остаётся
2 руб. Из одежды выдали БУ. Потянулись трудовые будни. Работа была не тяжёлая:
главное - смотреть, чтоб свиньи не разбрелись и
не зашли в посевы, на пшеничное поле неподалеку. Иван брал с собой
тетрадку и карандаш, чтобы сочинять стихи, сидя в тени под деревом, поглядывая
на свиней. Теперь же он стал задумываться: «Сегодня есть хлеб, но, что же
дальше?» Слышал он от ребят на улице, что, если обратиться прямо к Сталину, то
он обязательно поможет, такой вот человек
и обо всех детях переживает.
И написал-таки
письмо: «Москва, Кремль, тов. Сталину -
подумал чуток и добавил – и Ворошилову» -это если, вдруг, товарищ Сталин
будет занят. В письме он рассказал, что
в семье, кроме него девять детей
голодают. Что сам он сейчас - пастух свиней от батальона, расположенного
в селе Красногоровка, что взрослеет, а не учится, и очень хочет чему-нибудь
научиться.
А вскоре получил
он задание от командира: дорожки на территории воинской части посыпать песком.
Видно по всему - в части ждали гостей. Песок нужно было натаскать из карьера.
Рано утром
отправился за песком, а на обратном пути его обогнала машина с какими-то не
знакомыми военными. Они притормозили, стали расспрашивать, куда песок несёт и
почему босой. Кстати, ботинки он нёс через плечо – берег. Позднее его вызвали к
командиру к 2-м часам дня и повезли в батальон, где командир саперного
батальона, пригласив заведующего cкладом, сапожника и портного, приказал
подобрать сапоги, «… и сапоги юхтовые джимы». Портному
подобрать или перешить форму по фигуре.
Комиссар, по просьбе Ивана, ещё
походатайствовал, чтоб кладовщик выдал
красивый ремень от портупеи через плечо.
Командира роты, тов. Сначука назначили
«названым отцом», ответственным за дальнейшее обучение и устройство в
жизни. Стал Иван Сапрыкин в 1935 г . воспитанником отдельного
саперного батальона гор. Сталино, 80-й Ордена Ленина дивизии Донбасса.
Определили в
школу, посадили в 5-й класс. Учиться пришлось с детьми младшего возраста, сказалось время
беспризорничества. Ребятишки дразнили: «Военный здоровенный». Директор школы
обращался: «Ваня, построй школу». Окончил 6-й класс, и направили его в
Гор.Ком.Хоз., чтоб обучить профессии
электрослесаря, но через три месяца перевели
в столяры - медкомиссия
обнаружила врожденный порок сердца. Вскоре появилось место в Школе Мастеров
Соц. Труда отделения железной дороги и воспитанника саперного батальона
направили в Дебальцево.
Выпуск специалистов железнодорожного
транспорта был в 1937г. До
совершеннолетия ему оставалось 2 месяца.
II.Совершеннолетие
После Должанской
(Луганская обл.) месячной практики, назначили
на станцию Дарьевка дежурным по станции, но не сразу, а погоняли
до совершеннолетия. Затем, всё-таки, на Дарьевку, в Ворошиловградскую
обл., как активную комсомольскую
прослойку. В школе
Мастеров Социалистического Труда,
в Дебальцево в1936г. Иван был принят в комсомол. После Дарьевки были ещё
станция Избище Курской обл., Касторенского р-на, это уже ближе к родному дому.
В этот период Иван заметно окреп морально, уже не чувствовал себя выброшенным
из жизни страны, как это было в период беспризорной жизни. Наоборот, он,
комсомолец, активный строитель-созидатель. И всё, что случается в родной
стране, лично его касается. Он гордился, что теперь в одном строю со всей
страной находится и ко всему причастен. Это было важно для него.
Не удивительно, что и гибель Валерия Чкалова,
легендарного лётчика, Героя Советского Союза, участника беспосадочного перелёта
Москва - Северный полюс – Ванкувер (США),
как и для многих советских граждан, для него оказалась потрясением. Он
тогда написал в своей заветной тетрадке:
В сердцах народных
масс
Наш Чкалов будет жить,
Но жаль, что больше
трасс
Ему не проложить.
Потом был перевод
на станцию Нижнедевицк в 1939г.
Отсюда Ивана и
призвали в феврале 1939г. в Красную Армию, направили в Винницу, в полковую
школу разведчиков и связистов 441 корпусного артиллерийского полка.
Вскоре в полку
появились автомобили марки ЗИС. Иван
освоил эту технику, и в дальнейшем какое-то время служил, будучи шофером.
III.Финская эпопея.
«В 1939г. реакционные силы Финляндии
спровоцировали советско-финляндскую войну», так называемую, войну с белофинами
- это официальная версия руководства СССР.
Создание Карело-Финской республики,
путём обмена территорий Кольского Севера на Финский перешеек–такова была
распространённая версия. Несмотря на
то, что Сталин страшился допустить мысль, что война с немцем всё-таки будет, он
искал возможность отодвинуть границу
на северо-западе подальше от колыбели социалистической революции, города
Ленинграда, защитить подступы, переместить границу к населённым пунктам
Перкерьярве, Николоярве и Виипури – это было стратегической задачей. Виипури -
старый российский Выборг, который потом принял на себя основной удар в обороне
северной столицы.
«Выборг основан
был новгородцами в 12 веке, затем был шведской крепостью, затем, в 18 в.
возвращён России, с 1918 – 40г.г. в Финляндии».(Сов.энцикл.)
А тогда, с ноября 1939
по март 1940 г.г., молниеносная война за эти населённые пункты раскрыла
гибкость, подвижность и изобретательность немногочисленных воинов Финляндии в
условиях северного финского бездорожья, где для манёвров военной техники не
было никакой возможности. Финские стрелки на лыжах становились быстрыми и неуловимыми.
В советских войсках лыжи не были предусмотрены. У Маннергейма,
главнокомандующего финской армией, была сложная моральная задача: «…он учился
военному искусству в России, в г. Николаев, служил в Российской Армии верой и
правдой. С признанием Финляндии независимой в 1917 году, остался в ней
фельдмаршалом, затем главнокомандующим, а позже и президентом. Система
Маннергейма вдоль границы СССР сооружалась с 1927 по 1939 год.»(Сов.энцикл.)
Это были лесные завалы и минные поля, на
которых советские войска понесли немалые потери. Но результатом быстротечной
войны был всё-таки «прорыв линии Маннергейма,
взятие Выборга и подписание мирного договора в марте 1940г., где одним
из условий было неучастие Финляндии во враждебных СССР коалициях, которое
финская сторона не выполнила, втянувшись в войну против СССР на стороне
фашистской Германии». Всё это было потом. Потом было соглашение о перемирии в сентябре 1944г. и
окончательное подписание мирного договора в феврале 1947г. Не стану ставить
оценки данным событиям, видимо, в том контексте была целесообразность правительству так поступить.
А пока, двадцатилетний Иван успел застать и
поучаствовать в этой финской эпопее. Рассказ Ивана, впоследствии Ивана
Алексеевича, не изобиловал картинами боев. Это, так сказать, будни войны.
Память выхватывала яркие вспышки неординарных событий.
Так, в январе 1940 г. рядовой военнослужащий Иван Сапрыкин вёл машину по
замёрзшему насту болота, возвращались в расположение, везли снаряды. Вдруг, их взору открылась
жуткая картина: на пнях спиленных сосен сидели
с десяток обнаженных женщин. Водитель остановил машину и они с
сержантом, сопровождавшим груз, подошли поближе. На пнях действительно сидели
окоченевшие трупы женщин, видимо, разведка постаралась. И было нечто, о чём
язык не поворачивается говорить… Такова она, война. И это была месть за
«месть». «Война - не женское дело» - с горечью вспоминал Иван этот эпизод впоследствии.
В направлении от Перкерьярве до Николоярве
располагался батальон финских снайперов-женщин. Так называемые, «кукушки»,
мстительницы за своих погибших мужей. Они затаивались под ёлками в снегу, либо
забирались высоко на сосны и прятались в хвое, оттуда хорошо просматривалось
расположение части, и отстреливали наш командный состав. К слову сказать, к
тому времени командование как раз распорядилось выдавать командирам разного
уровня белые полушубки, чем облегчило
работу снайперов.
Но в моменты отдыха, осматривая
сумрачную природу Кольского полуострова, Иван грустил, сравнивая с родными
курскими чернозёмами, рано зеленеющими по весне:
Я помню детский возраст свой
И тополя, и садик школьный.
Всё проплывает предо мной
Кистей художника достойно.
По окончании финских событий в марте часть
расформировали и отправили назад в г.
Винницу, Иван вернулся в свой 441 артиллерийский полк.
IV.Десант в Бессарабию.
А уже летом1940г.
солдат погрузили в Виннице в вагоны, а разгрузили в Приднестровье. Заняли г.
Измаил, порт на Килийском рукаве Дуная, затем они пересели в машины и, с горы
на гору, добрались до г. Бендеры. Остановились в ближнем селе. Раскинули
полевую кухню на колёсах и, на радостях, что дорога окончена, вычерпали всю
воду в ближайшем колодце: и помылись, и еду сварили, и посуду всю вымыли, и
постирались. Когда хозяин колодца это обнаружил, он очень ругался, говорил, что
воды в селе нет, что вода дождевая. Расходуют они её, как правило, экономно. На
следующий день отцы-командиры где-то раздобыли бочку-водовозку и частично
замяли конфуз. Больше подобных инцидентов не было.
Забытые и
заброшенные румынскими властями крестьяне между р.р. Днестр и Прут выживали,
как могли. Они спокойно, без какого-либо протеста восприняли вошедших
красноармейцев и угощали их традиционно
молдавским вином.
«Бессарабия –
область, часть которой принадлежит Молдавии, а часть составляет юг Одесской
области. В 10-11 в.в. она входила в состав Киевской Руси, затем в галицко-волынское
княжество, затем в Молдавское княжество. С 16 в. принадлежала Турции, у которой
была отвоёвана в 1812г. Российской империей. С 1918г по 1940г. Бессарабию оккупировала боярская
Румыния». (Сов.энцикл.) С 28 июня1940г. Бессарабия была возвращена Красной
Армией России, т.е. Советскому Союзу без единого выстрела, а 2 августа
образовалась отдельная Молдавская ССР, впоследствии равноправная сестра в числе
15 республик, куда и вошла Бессарабия.
Восстановление
Молдавии в прежних границах оказалось для воинской части сущей прогулкой и они
вернулись в свой полк в хорошем
расположении духа.
V. Великая Отечественная
война.
За пять дней до начала войны поступило
распоряжение на передислокацию полка в
леса у г.Львов. Грузились в Проскурове,
ныне г. Хмельницкий. По прибытии, в лесу расположились лагерем, обустроились и
замаскировались. Отсюда была видна просека, был виден Яворивский аэродром. Самолёты летали с утра
до вечера. Шли ученья. Уставшие от гула, солдаты с нетерпеньем ожидали
субботы-воскресенья в надежде отдохнуть. Иван вспоминал встречу с отцом, первую
после побега из дома, замирение с ним, а вскоре и проводы Ивана на службу в
действительную. Он писал письмо своему отцу в стихах, так как всё, что видел
вокруг и чувствовал, облекалось у него в стихотворную форму, может, пока и
несовершенную:
С широких полей Украины,
Где культуры гигантский расцвет,
Через горы, леса и равнины
Шлю, отец, я тебе свой привет.
Вспоминаю день нашей разлуки:
Тёплый ласковый день сентября.
Ты сжимал мои плечи и руки,
О серьёзных вещах говоря.
Писал длинно,
подбирая тёплые слова. Повзрослев, он стал понимать, как много виноват перед
родителями. Вспоминал, постаревшего отца
при их последней встрече.
Он настроился на лирический лад, в надежде
отдохнуть в субботу и воскресенье.
Но с утра в
субботу в лесу, подо Львовом их разбудил
зычный голос: «Подъём!» Шум, гам, неразбериха… Кто-то командует построение в
колонны. В разгаре июнь 1941г.
Генерал-лейтенант
Власов А.А., командир 37 корпуса 441 корпусного артиллерийского полка,
раздражённо кричит командиру дивизиона:
- Куда ведёте
людей?
А тот ему
отвечает:
- Приказано на
сборный пункт.
Власов выругался
матом и вновь заорал:
- Почему без
техники? Разойтись! Техсостав, ко мне!
И погодя, после
короткого совещания, скомандовал:
– Готовить машины к походу.
Старшина, зам.
политрука, комсомолец, Иван Сапрыкин отправился к машинам, стал заглядывать в
бензобаки. В один, второй, третий…. Из одиннадцати автомашин только у одной пол бака, а в других
– треть или того менее. Обратился к воентехнику:
- В машинах
бензина нет.
Воентехник велел
набрать хотя бы по пол бака. Началась суматоха с переливанием, осмотром
техники, подготовкой к марш-броску. Набрали семь машин. Начали движение дорогой
на Львов. Один ЗИС-5 заглох на переезде, перекрыв движение, его столкнули в
кювет. Перезагрузили бензин, соляру в
шесть машин и опять двинулись на запад.
Но тут увидали
мотоциклы – стали заворачивать к базе. Командир батареи скомандовал:
- Ровики! – Это
означало – «окопаться».
И тут же он,
видно заподозрив «неладное», прикинув возможность отступления, обратился к
Ивану:
- Иван, какая
самая хорошая машина?
- Та, что была
на Финском.
- Садись и, если
что…, я и Хаустов…
- Куда?
- А, куда все.-
И махнул рукой.
На дороге все
были охвачены панической суетой. Кто-то голосует, чтоб уехать, кто-то
останавливает и просит запасные скаты. Подошёл
помощник по тех части полка:
- Скаты есть,
Иван?
- У меня только
камера и покрышка.
- Монтируйте, –
велел Ивану.
Тут вмешался
комбат, приказав:
- Отдайте ключи,
пусть сами монтируют.
Помощник по технической части полка, чтоб завладеть
скатами, обстрелял объезжающую медицинскую машину чужого полка. Разбираться
было некому.
Подъехали к
селу, а в селе собаки воют. Остановились посмотреть, в чём там дело, и дорогу
на Львов спросить. Указали просёлочную. Поехали. Солнце поднималось над лесом и
осветило неподалеку от церкви 5 или 6 лежащих, убитых красноармейцев…
В небе
торжественным строем летят и устрашающе гудят чужие самолёты. И всё на Восток…
Летит
итальянская рама, бросают листовки. Содержание на русском языке такое: «Когда
был свергнут царский ненавистный строй, вам обещали землю и свободу, так где
она, земля? В колхозах. Свободу попирают жиды и комиссары. Примыкайте к
революционной германской армии, вместе пойдём на Москву и Киев». Примерно, так.
Один местный
житель кинулся было за упавшей пачкой листовок и упал, как подкошенный. Иван
так и не понял откуда был выстрел. Шёл уже второй день войны.
А на четвёртый
день войны горел Львов. Трудно было сориентироваться, где теперь свои, где
«чужие». Части беспорядочно отступали.
Иван узнал, что на Тернополь есть две дороги. С ним прорывались ещё четверо военнослужащих. И, вдруг, бомба…
врыв…
Лейтенант
Хаустов видел, как разорвалась бомба и, как засыпало землёй сержанта Ивана
Сапрыкина. Он тут же кинулся раскапывать Ивана. Тот был без сознания, но живой:
контузия, ранение в живот и в ногу. Семь дней находился в коме во Львовском
госпитале. Потом его переправили из Львовского в Винницкий, а когда и тот стали
бомбить, в Тульчинский госпиталь. Только поднялся на костыли, дали справку на
три месяца под домашний уход, добираться своим ходом.
Разительна была
разница между стремительными моторизованными
наступающими войсками Вермахта и, растерявшимися защитниками Союза Советских Республик. Это
пугало так, что у иных не оставалось сомнений в их победе.
Итак, дальнейший
путь Ивана, после выписки из госпиталя, лежал сначала в военкомат за документом
на проезд домой, затем на ближайшую железнодорожную станцию, чтоб отбыть,
согласно предписанию с печатью, на излечение домой. А там, через три месяца
явиться в местный военкомат.
Но при виде
столпотворения на вокзале в Тульчино, понял, что не пробиться - эвакуация. Решил добираться до узловой станции в Журавлёвке, в 9-ти км от Тульчино.
Тут тоже оказалось многолюдно. Подошёл полковник танковых войск к дежурному по
станции:
- Есть крытые
вагоны? Нет? Выгружай соль! – скомандовал, и тут же обратился к Ивану,
потребовав документы.- Вы отставший? Из госпиталя?
Иван предъявил
отпускное предписание, опираясь на костыль. Полковник спросил:
- Будете старшим
в вагоне с ранеными?
Иван согласился,
понимал, что он-то ещё на ногах, хоть и с костылями, а в вагонах совсем
лежачие. Да и ехать как-то нужно. Как только он устроился, уставший, не окрепший
после излечения, моментально провалился в сон. Когда он проснулся, стояла
гулкая тишина. Он не мог сообразить, что происходит: поезд стоял на рельсах
среди степи, где-то через один, горел вагон, а вокруг цвели ромашки и кузнечики
стрекотали. Мелькнула мысль, что он в Раю. Огляделся – никого. «Где же раненые,
где народ?» Пошёл вдоль поезда. Оказалось, что разбомбили паровоз, разворотили
колею. «Как долго он спал? Кто-то же занимался эвакуацией раненых, а его не
разбудили даже взрывы»… Ивана некоторое время мучили эти вопросы, но нужно было
двигаться дальше. Спустился в поле ржи и попробовал бежать. Вышел из ржи и
услышал окрик:
- Стой! -
подошли трое. – Кто такой?
- Из госпиталя.
С пехотной
дивизией, на телеге спустились в Киев. Уже Днепр кипел от переправлявшихся и
стрельбы. На станции грузилась битая техника, направлялась в ремонт. Иван
договорился вместе с техникой проехать до Волновахи. Наконец поезд «Москва –
Донбасс» через Кривой Рог, через Запорожье приехал в г.Сталино. И Иван пришёл к
бабушке. Здесь он застал отцова брата, дядю Фёдора Максимыча, воентехника 442
полка КАП, полк только формировался.
У бабушки на
столе, среди небогатого обеденного убранства лежала целая головка голландского
сыра, Иван не видел раньше таких больших головок сыра. Дядя пояснил, что, когда
он был на станции, прибыл состав с битой техникой, и к поезду были
прицеплены четыре вагона голландского сыра, вот дяде и повезло. В этот
вечер дядя с племянником посидели долго, как взрослые, о многом поговорили. У
бабушки нашлось мало-мало самогоночки. Поговорить было о чём: события последних
дней не сходили с уст. Иван поделился своими оценками действий военачальников.
Его мучило то, что, находясь у самой границы, они драпали от неё, не приняв
боя, «армия называется».
Дядя слушал
внимательно, задумчиво. Ему хотелось по-отечески сделать какое-то напутствие
племяннику, но так, чтоб он не вспыхнул негодованием по молодости, а понял
правильно, как заботу о родном человеке. После раздумий он заговорил:
- Вань, а ты не
рвись в бой. Так или иначе, а войны когда-нибудь кончаются, жизнь у тебя одна и
мне хотелось бы с тобой встретиться, с живым и невредимым.
- Так что, может
и не воевать вовсе? Отдать немцам землю русскую и спокойно жить дальше? Дядя
Федя, вот ты сможешь шапку ломать, голову склонять, быть просителем у
начальника-немца на родной своей земле?
- Да какой,
Вань, «своей»?
- Ах, вот ты
как? Может ты и не русский вовсе? Потому, что у русских испокон принято
защищать землю, Отечество не «жалея живота своего».
- Ну, так, чо ж ты здесь сидишь? – разозлился
Дядя Федя,- Вон немцы бомбили Киев уже в первый день войны, как глубоко
продвинулись… Не такая война сейчас, Ваня. Основные силы стояли на границах –
они смяты, разбиты. Такой железный кулак, как немцы нам противопоставили, можно
собрать только в спокойное, мирное время. Мы этого не сделали, а теперь… в
суматохе…. Вон заводы разбомблены.
- Авось,
справимся,- угрюмо ответил Иван. Он и сам понимал, что задача не простая, но не
мог смириться, и на товарища Сталина надеялся крепко, он мудрый. – Не впервой.
Русь большая… Было: и татарам дань платили… и поляки Москву жгли, и французы…
Мы тогда тоже не готовы были, но ведь стоим же, ни под кем не были.
- Ты бы, хлопец,
послушал дядю, поболе твово видал, небось, - встряла бабушка.
Дядя Федя от
полемики осторожно воздержался, хоть и жаль было племяша, молодого да глупого.
Совсем не хотелось порастерять своих на этой войне, остаться без близких
наедине с бедой.
Но Ивану ещё
предстояло добраться к родителям, в Курскую обл., в пос. Редкодуб. И дядя Федя
вызвался его проводить до вокзала. Уже по дороге к вокзалу, он взволнованным
шёпотом, осторожно оглядываясь по сторонам, пытался убеждать Ивана:
- Ты молодой ещё, понятно. Но я тебя прошу: не
высовывайся ты, Вань, почём зря, не лезь на рожон. Будет трудно – пригнись,
пересиди. Даже в плен лучше попасть, но живым остаться.
И что такого
сказал? Всё ж заботой продиктовано. Но Иван рванул от него, как от чумного.
Даже через много лет, будучи человеком мягким, хоть и беззлобно, но с горечью
вспоминал эти слова и глаз его загорался холодным огнём. На попытки дяди
наладить мосты не отвечал, письма бросал не читая. И, пожалуй, это было
единственное, в чём он оставался
непреклонен. Патриотизм, не квасной, не литературный, а органичный,
первородный - это и есть та скрытая пружинка, что ещё сохранилась, и помогала
истинно русскому человеку собраться и выпрямиться, и выстоять в трудное для
страны время.
Но пока ему
предстояло недели три еще домашнего исцеляющего ухода и отдыха в кругу родных,
если можно назвать отдыхом будни крестьянского быта.
Как бы там ни
было, отдых закончился скоро, и Иван отправился в военкомат. Его направили в
5-й артиллерийский полк, звание прежнее.
VI. Волховский фронт.
На Волховский
фронт Иван попал в декабре 1941г. Здесь, под Ленинградом он был принят в
партию, как обычно, перед боем и избран
комиссаром батареи. Званием «комбат» он всегда гордился.
Что такое -
Волховский фронт я узнала гораздо позже из исторических справок. Отец был скуп
на рассказы о ратных подвигах, тем более об условиях, в каких их приходилось
совершать. Ну, если только некоторый
минимум узнать можно было из стихов, которые, как живые роились в его голове,
так и не приходя к окончательному варианту завершения.
Север
Новгородской области. Любаньская наступательная операция должна была освободить
Ленинград от блокады. Четыре Армии, одна за другой, брошены в это пекло, две
уже вконец измотаны. Январь, -42 градуса, форсирование реки. Танки и машины
ломают лёд и вязнут в болотах, и только солдатушки принимают всё, как должное.
То стрелкового оружия на всех не хватает, то полевая кухня где-то застряла. А
Сталин требует: «Не давать немцам передышки, гнать на запад». Командующий
Второй Ударной Армией Мерецков решает сделать «обход и отсечение» - метод
финской войны. Идут налегке, с минимумом запасов, в расчёте на скорый прорыв.
Помощником к Мерецкову прислали, теперь уже героя битвы под Москвой,
орденоносца Андрея Андреевича Власова, удивительным образом поучаствовавшего в
битве под Киевом и вышедшего из Киевского котла вдвоём со своей фронтовой
подругой, военврачом. Мы ведь помним, как война застала врасплох корпусного
командира, генерала-лейтенанта А.А.Власова под Львовом в начале рассказа. Но
Сталин благоволил Власову, и в апреле назначил командующим вместо Мерецкова на
Волховском плацдарме.
На этих болотах,
солдаты выше гати головы не могли поднять – всё простреливалось, питаться
приходилось листьями и погибшими лошадьми, окружённая армия агонизировала.
Третья попытка снять блокаду Ленинграда не удавалась. Власов добился разрешения
на отступление, но время упущено. Тогда он отдал последний приказ: отступать
самостоятельно, пробиваясь из окружения. Для этого создал ударную группу из 800
штыков и пробил коридор, через который вышли около 6 тыс. человек. Но коридор
перерезали немцы. Сделали ещё коридор. Всего до конца июня вышло до 9 тыс.
человек, раненых и измождённых. Коридоры простреливались и то смыкались, то
размыкались, и были названы так же «коридорами смерти». От всего увиденного
Власов сам впал в прострацию: не пригибался от пуль, не укрывался. Решили
разделиться по 4-5 человек и выбираться.
Потом Сталин
много людей задействовал в розыск, приказал спасти Андрея Власова во что бы то
ни стало. Его искали по тылам и у партизан. И снова многие из искавших погибли.
Его узнали по фото жители деревни Тухавежа: он был в гражданской одежде и с
женщиной, на этот раз, куховаркой. Они пытались поменять ручные часы на 3 кг
овса. Говорят, в этой деревне немцы и арестовали его и ещё четверых.
И можно как
угодно относиться: осуждать его за предательство, понять, как человека
измождённого холодом, голодом и нечеловеческими условиями. Понять, как человека,
раздираемого сомнениями, в связи с репрессиями по отношению к его родным и
близким. Но из Волховского котла он уходил один из последних, после того, как
отправил своих солдат через организованные им коридоры. На территории
Советского Союза это место стало самым большим воинским захоронением. Где-то
там, среди болот находился и артиллерийский расчёт моего отца, сержанта Ивана
Сапрыкина, с декабря 1941г по июль 1942г. И он выжил.
С тех самых пор
Сосновый бор в Ленинградской области приобрёл в народе название «Мясной бор».
Это стихотворение Иван написал по
воспоминаниям при встрече с однополчанином Прудниковым через полстолетия:
На Волховском, под Ленинградом
Мы с Прудниковым были рядом.
Мы беды, радости делили
И из болота воду пили,
Лёд пробивая каблуком.
Мне не забыть Сосновый бор:
По трупам нашим танки шли
И не касалися земли.
Они вминали в грязь пехоту,
Куда ж деваться арт. расчёту?
Да, мы в ловушке оказались,
Над нами немцы потешались,
Кричали: «Рус, давай Катушу!»
Наш гармонист в ответ: «Послушай…
Недолго вам осталось ждать,
В едрёну душу вашу мать!»
Мы напряглись и «повторили»,
Когда «Катюши» говорили,
И в бор ворвались наши танки,
Сминая в жижицу останки.
Такой «естественный» отбор.
И стал «Мясным» «Зелёный бор».
Конечно,
изображённые в стихотворении картины –
сухая констатация фактов, и только слабая попытка помочь представить
потомкам, что, на самом деле, пришлось пережить молодым ребятам, ввергнутым в
пучину войны, теряющим ежедневно товарищей и рискующим потерять жизнь. Не
напрасно это место называлось ещё «Долиной смерти».
А уже в августе
вышло распоряжение Совета Министров об отзыве из действующих частей
специалистов железнодорожного транспорта для оперативного восстановления
разрушенных сетей дорог. И в сентябре Иван был направлен на железнодорожный
транспорт.
VII. Исакогорское отделение железной дороги.
В Исакогорском
отделении железной дороги Ивана назначили помощником начальника станции
Архангельск-пристань и зам. начальника политотдела по работе с молодёжью. Рядом
станция Бакарица, Бакарицкий порт, который по ленд-лизу («давать взаймы или в
аренду» - авт.) принимал военные грузы из США и Великобритании (танки, самолёты
и проч. вооружение). Война продолжалась.
Проехав от
Волхова до Архангельска, увидев настроения людей, Иван писал:
От Волхова до
Исакогорки –
Повсюду картина одна:
Походные сумки, запах
махорки –
Всё, чем богата
страна.
Слышатся злость и
угрозы,
Из уст вылетают слова
кирпичом.
У тех остались
колхозы,
У этих вот – город и
фабрики в нем.
Рабочий в пальто,
военный в шинели,
Угрюмо твердят об
одном,
И рвутся к единственной
цели:
Быстрее покончить с
врагом.
Ответственным по
приёму союзнической помощи из первых лиц
страны был Клим Ефремович Ворошилов, и
потому он чаще иных наезжал в Архангельск
и стремился во всём участвовать сам. Иван уже встречал Ворошилова во время
финской войны, зимой 1940г, будучи водителем. Теперь же ему пришлось
сопровождать Клима Ефремовича при
погрузке военной техники на железнодорожные платформы и отправке. При этом, не вникая в
специфику, Ворошилов требовал «не дожидаться пока сформируется состав с единой
формой сцепления вагонов, винтовой или автосцепкой, а «сцепить их как-нибудь,
побыстрее». На замечание Ивана отвечал: «Ладно, до Вологды дойдёт». И Ивану приходилось звонить на ближайшую станцию Исакогорской дороги,
чтоб переформировали состав, если благополучно дойдёт.
Это, однако, не
помешало дружескому расположению, и, по рекомендации Ворошилова, начальник
Глав. Сев. Мор. Путей направил Ивана в
Москву, в институт для повышения квалификации. Обучался он по ускоренной
программе у профессора Курочкина, доцента Ступишина. Война всё ещё
продолжалась. Через полгода, после обучения, по приезде его назначили
начальником противовоздушной обороны.
А в это время, очередная мобилизация в Курской
обл. забрала из семьи отца, Алексея Максимовича. От шестерых, выживших к этому
времени, несовершеннолетних детей. У него были повреждены: позвоночник и
сухожилие на правой руке – рука не сгибалась. Но его взяли ездовым, и такие
должности были нужны фронту. Алексей Максимович Сапрыкин вскоре же в 1943г. и
погиб под Каунасом, захоронен в братской могиле.
VIII. Послевоенное
восстановление.
Даже когда
фашистов выгнали за пределы страны, а Ивана перевели на одну из узловых станций
в Белоруссии, в г. Лунинец,
восстанавливать разрушенное железнодорожное движение - война для него не
закончилась. Она не закончилась даже 9-го мая, т.к. в лесах орудовали банды
головорезов. В украинских лесах они назывались «бандеровцами», в Белоруссии
«бульбашами», в прибалтийских республиках «лесными братьями». Это - горстки
людей жесточайшим образом мешавшие организации
мирного труда. Они выходили из леса в районах, где организовывались
колхозы, вырезали семьи коммунистов и активистов, и вообще лояльных к строю
людей. И, когда приходило очередное известие о резне в какой-нибудь деревне,
райком собирал коммунистов-фронтовиков и милиционеров, садились в вагон и
ехали, иногда и в последний путь. В деревнях ночи были тёмные, электричество на
столбах ещё не налажено, приходилось поддерживать связь друг с другом
перекликаясь, а враг стрелял на голос. Из этих поездок Иван возвращался
опечаленный и рассказывал о новых зверствах своей молодой жене, Варваре. Маленькая дочь, родившаяся под конец войны,
подслушивала эти ужасные рассказы о вспоротых женщинах и детях. И у неё это
отложилось в памяти.
Несмотря на
голодное беспризорное детство, на ранения и тяготы войны, на послевоенное, не
вполне сытое, время, Сапрыкин Иван Алексеевич, мой отец вырастил и выучил,
помог устроиться в жизни пятерым своим младшим братьям и сестре, пятерым
младшим братьям и сёстрам жены, потерявшим в эту войну и мать, и отца.
В 1954 г. семьёй
с двумя детьми переехали в Украину, в большой промышленный город, где и выросли
его дети, а затем родились внуки, он даже правнуков застал.
Прошло время,
выросли новые поколения, уже перестроечные дети. Некоторые стали считать, что всё – зря, что понятие «Родина» - слишком
пафосное. Что, смешавшись с немцами, они бы сегодня пили «Баварское» пиво,
называя себя европейцами.
В один из дней
победы, когда ветераны с гордостью надевают свои ордена и медали, Иван тоже
надел. Было ему около 80 лет, а парни подошли к нему лет 20 - 25-ти, увлекли
старика в пустынную алею и сорвали с него ордена и медали, толкнув самого в
грязь. Какую унизительную беспомощность, горечь и безнадёгу почувствовал тогда ветеран. Он заявил в
милицию, описал парней. Случай был не единичный. Позже их нашли и судили.
Награды вернули. Но осталась горечь за свою Родину, за молодое поколение,
утратившее гордый патриотический, национальный дух.
IX. Мирная жизнь.
И вот, более
двух десятков лет уже он ходил по своей улице, живя в новой квартире,
выделенной ему, как ветерану, инвалиду
Отечественной войны. В старой остался выросший уже сын со своей семьёй. Вдоль
девятиэтажек, в большом промышленном городе Украины ходил на рынок, в магазины.
Останавливался с прохожими, охотно читал им свои стихи, пожилой, добродушный
человек. Людям нравилось, его слушали, его знали здесь. Строгая супруга
сердилась и считала его несерьёзным. Зато её сёстры, находили его стихи
простыми и доступными для понимания.
С 8-ми лет он их
сочинял. Во втором классе, на уроке, прямо на полях газеты написал:
Сегодня в классе я сижу,
В окошко на небо гляжу.
Невесел мне сегодня день,
По небу ходит хмари тень,
Идёт прохожий за окном,
А в классе тихо и темно.
И все, читая, представляют
Картины нонешнего дня.
Лишь только я не представляю,
Ведь нету книжек у меня.
На второй день
пришёл в школу, уже вся школа знала. Только он появился, дети кричали: «Пушкин,
Пушкин идёт!»
Говорил, что
один раз напечатан был в какой-то фронтовой газете, но более никогда не
публиковался. Не публиковали, говорили, что размер не тот, что рифма слабая – в
общем, техника «хромая». Зато по существу. Писал во все поры и обо всём.
Стихи носил в голове, читал по памяти:
Живу я в маленьком селенье,
Небольшом селеньице.
Весь народ мне тут знаком,
Здесь никто не ленится.
Знаю двадцать пять дворов,
Знаю, козы в них рогаты,
Но недостаточно коров –
В общем, люди не богаты.
Председатель озабочен,
Ввиду подъёма площадей:
Мол, и колхоз наш маломочен,
И не хватает лошадей.
Уже
тяжелобольного, в 2009г., женщины, подруги жены не без усилий - а как же,
несмотря на распад Союза, запрет компартии, он оставался «беспартийным
большевиком» - уговорили его исповедаться и причаститься, благо, крещён был в
детстве. «Партии и участие в них – это дела земные, а тебе придётся предстать в
небесных чертогах и надо примириться с Богом» - убеждали они.
Пришёл батюшка
из местной православной церкви. Их оставили наедине. По прошествии времени
батюшка вышел и с грустной улыбкой сказал:
- Ему жить
осталась от силы неделя, а он в ясной памяти, и стихи читает наизусть.
X. Неосуществлённая мечта.
После смерти
отца обнаружили всего несколько стихов, написанных в разных вариантах - большая часть осталась в голове. Но я, его
дочь, помню, как в мои школьные годы он, критически зарывшись в моих
черновиках, отчитывал меня, мол, писать нужно ясно и просто, например: «Я,
старушка-мать, с трибуны мира заявляю, что я вовсе не желаю детей на бойню
посылать» - и в таком духе…. Он мог на ходу произносить каламбуры:
Если б у Лумумбы
Был бы ум бы,
Стал бы Чёмбе
Ему нипочём бы.
Когда ему
говорили, что брови у него кустистые, как у Леонида Брежнева, он тут же
отвечал:
Брови, как у Брежнева,
А живу по-прежнему…
Или вот,
перестроечное, которое я позаимствовала с его разрешения и включила, сознаюсь,
в свой сборник:
В мире мафиозия,
Как в полях амброзия,
Этим летом
Буйным цветом расцвела.
И в миру и в Бозе я,
И в стихах, и в прозе я
Поминаю скорбные дела.
Говорят, душа
поэта долго остаётся ребяческой. Вот и Иван Алексеевич по-детски мечтал на закате лет встретиться с одним человеком,
поучаствовать в игре на центральном российском телевидении, даже письмо
написал, но вызова не дождался. Он сочинил дружеский шарж:
Усы, осанка генерала,
И генералов таких мало:
Отлично скроен, крепко
сшит,
Наш Якубович Леонид.
Любимец публики, к тому же,
Он даже маршала не хуже.
Шутил он и по поводу своего возраста:
Я с
Богом душа в душу жил,
Он потому мне век продлил.
Когда у него
родился правнук Максим, он рассказал правнуку, почему в деревне у его семьи
было прозвище «Гвоздики»:
Максим, я прадед твой, Иван.
Мой прадед звался Емельян.
Он был знаток кузнечных дел,
В деревне кузницу имел.
И кузница его притом
Была обложена дерном.
Бывало, лошадей ковал,
И сошники для сох клепал.
Для женщин делал рогачи,
Переставлять
горшки в печи.
И множество полезных дел
Он делать в кузнице умел.
Но прибежал малец Максим
И сделать «гвоздик» попросил.
И всех в роду потом ребят
В деревне звали «Гвоздичата».
По просьбе
сестёр супруги, выживших в этой войне, и проживших долгую трудовую жизнь, Иван
Алексеевич начал писать целую поэму о житье-бытье семьи жены его, Варвары,
старшей дочери в семье. Начиналась она так:
На Подлеске, средь села
Семья Стоякиных жила.
В семье Мария, Пантелей
И с ними шестеро детей.
Жили бедно, небогато,
Хоть и пятистенка хата.
«Сожгли враги родную хату» –
Вернуться некуда солдату.
Далёко где-то в полку Н-ском,
Под Брянском или под Смоленском,
Без почестей, воюя честно,
Наш Пантелей пропал безвестно.
А здесь, у впадины глубокой,
Подобно келье одинокой,
Стоял блиндажик в два наката,
Его построили солдаты.
Ну, и так далее,
она осталась не доработанной. Вот в этой
землянке и поселились шестеро осиротевших детей, мать которых умерла, рожая
седьмого. Старшей было 14 лет. Шла
война. Отец, Пантелей Стоякин пропал без вести, не успев написать ни одного
письма домой. Далее жизнь, полная преодоленья и мужества. Тут и встретил мой
отец Иван свою юную, шестнадцати лет,
голубоглазую блондинку Варвару-красу с длинной косой. Они расписались, когда ей
исполнилось 18 лет, и прожили вместе 66 лет.
Отец ушёл в мир
иной в Украине, где и началась история его самостоятельной жизни, на 91 году,
хотя на девяностолетии ещё танцевал. Вскоре и супруга к нему присоединилась.
Светлая им память: отцу моему, Ивану Алексеевичу и матери, Варваре Пантелеевне
- родителям, прожившим трудную жизнь, давшим путёвку в жизнь всем своим
многочисленным братьям и сёстрам, научившим детей своих хранить честь,
достоинство и верность, воспитавшим
ответственность, приучившим к труду, уважению к порядку.
Комментариев нет:
Отправить комментарий