"Стихи на линии огня". К 100-летию Константина Симонова

Не раз доводилось слышать, что современные школьники крайне плохо знакомы с отечественной поэзией и практически не имеют представления о целом поколении фронтовых поэтов. Для большинства школьников открытие Симонова сейчас практически равнозначно открытию Америки Колумбом. Удивительно, но факт: очень многие только-только начинают открывать для себя искренний и очень правдивый мир поэзии, ярких образов, мир отваги, мужества, неподдельной любви к Родине.

Это имя знакомо абсолютно каждому представителю того поколения, которое училось в советской школе. Знакомо оно большинству любителей поэзии и юного поколения. Но даже и те, кто не знают имени и отчества человека на этом портрете, наверняка продолжат сейчас со мной: Жди меня, и я вернусь…

Это – автор бессмертного шедевра, стихотворения, переписанного многие миллионы раз миллионами плохо отточенных карандашей в солдатские треугольники, миллионами авторучек в девичьи альбомы. Стихотворение, ставшее нравственным законом войны, мерилом человеческих отношений, горячим заклинанием солдатского сердца. Это – Константин Симонов. И сегодня мы проводим творческую встречу, посвященную его 100-летнему юбилею. Практически невозможно переоценить значение его творчества в деле воспитания  в молодых людях любви к своей стране, к ее истории. Константин Симонов – сын генерал-майора русской императорской армии Михаила Симонова и княжны Анны Оболенской. Родной отец его пропал без вести в первую мировую войну и воспитывал мальчика отчим, командир РККА Александр Иванишев. Детство будущего поэта прошло в  военных городках, командирских общежитиях, в атмосфере господства высоких моральных принципов и сознания личного долга перед Родиной. Он и сам много поездил по просторам нашей страны, и не понаслышке знал, как велика она, могуча и прекрасна.

Касаясь трех великих океанов,

Она лежит, раскинув города,

Покрыта сеткою меридианов,

Непобедима, широка, горда.

Константин Симонов

Но в час, когда последняя граната

Уже занесена в твоей руке

И в краткий миг припомнить разом надо

Все, что у нас осталось вдалеке,

Ты вспоминаешь не страну большую,

Какую ты изъездил и узнал,

Ты вспоминаешь родину - такую,

Какой ее ты в детстве увидал.

Клочок земли, припавший к трем березам,

Далекую дорогу за леском,

Речонку со скрипучим перевозом,

Песчаный берег с низким ивняком.

Вот где нам посчастливилось родиться,

Где на всю жизнь, до смерти, мы нашли

Ту горсть земли, которая годится,

Чтоб видеть в ней приметы всей земли.

Да, можно выжить в зной, в грозу, в морозы,

Да, можно голодать и холодать,

Идти на смерть... Но эти три березы

При жизни никому нельзя отдать.

Главной темой творчества Константина Михайловича Симонова на протяжении всей жизни была война. Даже если он писал о мирной жизни, война ощутимо присутствует в его произведениях: его герой каждую минуту готов к неизбежной разлуке, в любой момент способен собрать вещмешок и прибыть в нужный пункт в указанное время. И, оставляя любимую женщину, совершенно естественно мужчина говорит ей: «Жди меня». Умение ждать – самое дорогое, самое ценное качество, какое только может быть в женщине. Даже больше – в жене. Показательно, что написано оно было в самые первые дни войны, когда военный корреспондент Константин Симонов был и сам призван в ряды Вооруженных Сил.

Вместе с армией вынужден был пройти трудный путь отступления почти до самой Москвы. Его другом и сослуживцем в те дни был Алексей Сурков, автор знаменитой «Землянки». Ему, своему боевому товарищу, посвятил Симонов одно из лучших своих произведений, написанное в те тяжкие дни отступлений. И вот тут особенно ярко, особенно остро пронзает нас чувство любви к Родине: к ее разбитым немощеным дорогам, проселкам, раскисшим от осенних дождей, деревням с погостами и простыми крестами, женщинам-солдаткам. Нас захлестывает горячее, неизбывное чувство вины перед народом, оставляемым без защиты, перед народом, который шепчет как молитву: «Мы вас подождем». И невозможно обмануть это ожидание, невозможно погибнуть и не вернуться туда, где так горячо ждали.

Ты помнишь, Алеша: изба под Борисовом,

По мертвому плачущий девичий крик,

Седая старуха в салопчике плисовом,

Весь в белом, как на смерть одетый, старик.

Ну что им сказать, чем утешить могли мы их?

Но, горе поняв своим бабьим чутьем,

Ты помнишь, старуха сказала:- Родимые,

Покуда идите, мы вас подождем.

«Мы вас подождем!»- говорили нам пажити.

«Мы вас подождем!»- говорили леса.

Ты знаешь, Алеша, ночами мне кажется,

Что следом за мной их идут голоса.

По русским обычаям, только пожарища

На русской земле раскидав позади,

На наших глазах умирали товарищи,

По-русски рубаху рванув на груди.

Война в произведениях Симонова сродни страшному древнему божеству Молоху, требующему нескончаемых человеческих жертв. Молоху безразлично, кого пожирать: хоть солдат, хоть детей. И детские судьбы, отданные на растерзание войне – это самые страшные жертвы, самое ужасное, что довелось увидеть солдату, поэту, военному корреспонденту Константину Симонову. Сейчас наше ухо стало привычным к словосочетанию «дети войны». Но в те огненные годы судьба ребенка, попавшего в тиски кровожадного Молоха, равнодушным могла оставить разве что камень.

Майор привез мальчишку на лафете.

Погибла мать. Сын не простился с ней.

За десять лет на том и этом свете

Ему зачтутся эти десять дней.

Его везли из крепости, из Бреста.

Был исцарапан пулями лафет.

Отцу казалось, что надежней места

Отныне в мире для ребенка нет.

Отец был ранен, и разбита пушка.

Привязанный к щиту, чтоб не упал,

Прижав к груди заснувшую игрушку,

Седой мальчишка на лафете спал.

Мы шли ему навстречу из России.

Проснувшись, он махал войскам рукой…

Ты говоришь, что есть еще другие,

Что я там был и мне пора домой…

Ты это горе знаешь понаслышке,

А нам оно оборвало сердца.

Кто раз увидел этого мальчишку,

Домой прийти не сможет до конца.

Я должен видеть теми же глазами,

Которыми я плакал там, в пыли,

Как тот мальчишка возвратится с нами

И поцелует горсть своей земли.

За все, чем мы с тобою дорожили,

Призвал нас к бою воинский закон.

Теперь мой дом не там, где прежде жили,

А там, где отнят у мальчишки он.

Мы начали наш разговор о Константине Симонове с его стихотворения «Жди меня». Оно было написано в 1941 году, и во время войны звучало для многих как молитва, как Заклинание. Недаром же столько раз в нем рефреном повторяется: жди, жди, жди… Годом позже, Симонов написал еще одно заклинание. Но теперь в нем звучит другой мотив: убей! «Убей его!» – так называлось стихотворение изначально, и вы видите сейчас самый первый его вариант, напечатанный в газете «Красная звезда». Позже Симонов переработает его, изменит название, но сути своей стих не изменит. «Убей фашиста!» - это категорическое требование, приказ, закон войны. После всего увиденного, пережитого, прочувствованного на полях сражений Симонов не мог думать иначе, все его творчество в дальнейшем будет посвящено одной единственной цели – уничтожению фашизма.

Был у майора Деева

Товарищ — майор Петров,

Дружили еще с гражданской,

Еще с двадцатых годов.

Вместе рубали белых

Шашками на скаку,

Вместе потом служили

В артиллерийском полку.

А у майора Петрова

Был Ленька, любимый сын,

Без матери, при казарме,

Рос мальчишка один.

И если Петров в отъезде,—

Бывало, вместо отца

Друг его оставался

Для этого сорванца.

Вызовет Деев Леньку:

— А ну, поедем гулять:

Сыну артиллериста

Пора к коню привыкать!—

С Ленькой вдвоем поедет

В рысь, а потом в карьер.

Бывало, Ленька спасует,

Взять не сможет барьер,

Свалится и захнычет.

— Понятно, еще малец!—

Деев его поднимет,

Словно второй отец.

Подсадит снова на лошадь:

— Учись, брат, барьеры брать!

Держись, мой мальчик: на свете

Два раза не умирать.

Ничто нас в жизни не может

Вышибить из седла!—

Такая уж поговорка

У майора была.

Прошло еще два-три года,

И в стороны унесло

Деева и Петрова

Военное ремесло.

Уехал Деев на Север

И даже адрес забыл.

Увидеться — это б здорово!

А писем он не любил.

Но оттого, должно быть,

Что сам уж детей не ждал,

О Леньке с какой-то грустью

Часто он вспоминал.

Десять лет пролетело.

Кончилась тишина,

Громом загрохотала

Над родиною война. 

Деев дрался на Севере;

В полярной глуши своей

Иногда по газетам

Искал имена друзей.

Однажды нашел Петрова:

«Значит, жив и здоров!»

В газете его хвалили,

На Юге дрался Петров.

Потом, приехавши с Юга,

Кто-то сказал ему,

Что Петров, Николай Егорыч,

Геройски погиб в Крыму.

Деев вынул газету,

Спросил: «Какого числа?»—

И с грустью понял, что почта

Сюда слишком долго шла...

А вскоре в один из пасмурных

Северных вечеров

К Дееву в полк назначен

Был лейтенант Петров.

Деев сидел над картой

При двух чадящих свечах.

Вошел высокий военный,

Косая сажень в плечах.

В первые две минуты

Майор его не узнал.

Лишь басок лейтенанта

О чем-то напоминал.

— А ну, повернитесь к свету,—

И свечку к нему поднес.

Все те же детские губы,

Тот же курносый нос.

А что усы — так ведь это

Сбрить!— и весь разговор.

— Ленька?

Так точно, Ленька,

Он самый, товарищ майор!

— Значит, окончил школу,

Будем вместе служить.

Жаль, до такого счастья

Отцу не пришлось дожить.

У Леньки в глазах блеснула

Непрошеная слеза.

Он, скрипнув зубами, молча

Отер рукавом глаза.

И снова пришлось майору,

Как в детстве, ему сказать:

— Держись, мой мальчик: на свете

Два раза не умирать.

Ничто нас в жизни не может

Вышибить из седла!—

Такая уж поговорка

У майора была.

А через две недели

Шел в скалах тяжелый бой,

Чтоб выручить всех, обязан

Кто-то рискнуть собой.

Майор к себе вызвал Леньку,

Взглянул на него в упор.

— По вашему приказанью

Явился, товарищ майор.

— Ну что ж, хорошо, что явился.

Оставь документы мне.

Пойдешь один, без радиста,

Рация на спине.

И через фронт, по скалам,

Ночью в немецкий тыл

Пройдешь по такой тропинке,

Где никто не ходил.

Будешь оттуда по радио

Вести огонь батарей.

Ясно?

— Так точно, ясно.

— Ну, так иди скорей.

Нет, погоди немножко.

Майор на секунду встал,

Как в детстве, двумя руками

Леньку к себе прижал:—

Идешь на такое дело,

Что трудно прийти назад.

Как командир, тебя я

Туда посылать не рад.

Но как отец... Ответь мне:

Отец я тебе иль нет?

— Отец,— сказал ему Ленька

И обнял его в ответ.

— Так вот, как отец, раз вышло

На жизнь и смерть воевать,

Отцовский мой долг и право

Сыном своим рисковать,

Раньше других я должен

Сына вперед посылать.

Держись, мой мальчик: на свете

Два раза не умирать.

Ничто нас в жизни не может

Вышибить из седла!—

Такая уж поговорка

У майора была.

— Понял меня?— Все понял.

Разрешите идти?— Иди!—

Майор остался в землянке,

Снаряды рвались впереди.

Где-то гремело и ухало.

Майор следил по часам.

В сто раз ему было б легче,

Если бы шел он сам.

Двенадцать... Сейчас, наверно,

Прошел он через посты.

Час... сейчас он добрался

К подножию высоты.

Два... Он теперь, должно быть,

Ползет на самый хребет.

Три... Поскорей бы, чтобы

Его не застал рассвет.

Деев вышел на воздух —

Как ярко светит луна,

Не могла подождать до завтра,

Проклята будь она!

Всю ночь, шагая как маятник,

Глаз майор не смыкал,

Пока по радио утром

Донесся первый сигнал:

— Все в порядке, добрался.

Немцы левей меня,

Координаты три, десять,

Скорей давайте огня!—

Орудия зарядили,

Майор рассчитал все сам,

И с ревом первые залпы

Ударили по горам.

И снова сигнал по радио:

— Немцы правей меня,

Координаты пять, десять,

Скорее еще огня!

Летели земля и скалы,

Столбом поднимался дым,

Казалось, теперь оттуда

Никто не уйдет живым.

Третий сигнал по радио:

— Немцы вокруг меня,

Бейте четыре, десять,

Не жалейте огня!

Майор побледнел, услышав:

Четыре, десять — как раз

То место, где его Ленька

Должен сидеть сейчас.

Но, не подавши виду,

Забыв, что он был отцом,

Майор продолжал командовать

Со спокойным лицом:

«Огонь!»— летели снаряды.

«Огонь!»— заряжай скорей!

По квадрату четыре, десять

Било шесть батарей.

Радио час молчало,

Потом донесся сигнал:

— Молчал: оглушило взрывом.

Бейте, как я сказал.

Я верю, свои снаряды

Не могут тронуть меня.

Немцы бегут, нажмите,

Дайте море огня!

И на командном пункте,

Приняв последний сигнал,

Майор в оглохшее радио,

Не выдержав, закричал:

— Ты слышишь меня, я верю:

Смертью таких не взять.

Держись, мой мальчик: на свете

Два раза не умирать.

Ничто нас в жизни не может

Вышибить из седла!—

Такая уж поговорка

У майора была.

В атаку пошла пехота —

К полудню была чиста

От убегавших немцев

Скалистая высота.

Всюду валялись трупы,

Раненый, но живой

Был найден в ущелье Ленька

С обвязанной головой.

Когда размотали повязку,

Что наспех он завязал,

Майор поглядел на Леньку

И вдруг его не узнал:

Был он как будто прежний,

Спокойный и молодой,

Все те же глаза мальчишки,

Но только... совсем седой.

Он обнял майора, прежде

Чем в госпиталь уезжать:

— Держись, отец: на свете

Два раза не умирать.

Ничто нас в жизни не может

Вышибить из седла!—

Такая уж поговорка

Теперь у Леньки была...

Вот какая история

Про славные эти дела

На полуострове Среднем

Рассказана мне была.

А вверху, над горами,

Все так же плыла луна,

Близко грохали взрывы,

Продолжалась война.

Трещал телефон, и, волнуясь,

Командир по землянке ходил

И кто-то так же, как Ленька,

Шел к немцам сегодня в тыл.

Война стала для Константина Симонова временем, когда его лирические произведения достигли абсолютной вершины. Именно в годы войны был издан сборник его лучших стихов «С тобой и без тебя». Его невозможно было достать, девушки переписывали стихи их него и отсылали на фронт любимым, но цензуре не понравился общий образ героини этого сборника: ветреной, колючей, недоброй, не умеющей ждать.

Стихотворение «Летаргия» среди прочих произведений Константина Михайловича Симонова стоит как бы особняком. И на самый первый взгляд, оно никак не связано с темой войны, которая всегда была актуальна для поэта. Оно вроде бы и не о любви… и даже толком и не о смерти. Но если вдуматься глубже, то что такое любовь к женщине или к Родине, как не память? Память об общих бедах, потерях, обретениях и радостях. И если эту память преждевременно похоронить, что станется с нами? Симонов, как и большинство поэтов нашей страны, знал, что память, как и любовь, надо хранить – иначе она на самом деле может умереть и тогда с человеком случится самое страшное. Он больше не сможет быть бойцом. Он станет самоубийцей. Время впоследствии подтвердило его правоту.