МЕЖДУ ЛЮБОВЬЮ И ЛЮБОВЬЮ (к 130-летию М.И. Цветаевой)

 

Лежат они, написанные наспех,

Тяжёлые от горечи и нег.

Между любовью и любовью распят

Мой миг, мой час, мой день, мой год, мой век.

Как для любой женщины, для Марины Цветаевой любовь была важной частью бытия, возможно — важнейшей. Нельзя представить себе героиню цветаевской лирики вне любви, что означало бы для нее — вне жизни. Предчувствие любви, ожидание ее, расцвет, разочарование в любимом, ревность, боль разлуки — все это звучит в лирике Цветаевой. Любовь у нее принимает любые обличья: может быть тиха; трепетна, благоговейна, нежна, а может быть безоглядна, стихийна, неистова. В любом случае она всегда внутренне драматична. Цветаевская героиня немыслима без любования, восхищения любимым. Безоглядность чувств делает ее любовь всеобъемлющей, пронизывающей весь окружающий мир.

Цветаева — одна из немногих, топтавших нашу бренную землю, которая понимала Любовь в истинном смысле этого слова. Любить, несмотря ни на что, любить, отдавая себя и не требуя ничего взамен, любить искренне и красиво, нежно, любить своей странной, сумасшедшей, всепоглощающею любовью. Из ее записной книжки № 8: «Слушайте внимательно, я говорю Вам, как перед смертью : - Мне мало писать стихи!.. Мне мало писать стихи!.. Мне надо что-нибудь – кого-нибудь – любить – в каждый час дня и ночи… Была ли я хоть раз в жизни равнодушна к одному, потому что любила другого? По чистой совести – нет… Одна звезда для меня не затмевает другой – других – всех! – Да это и правильно. – Зачем тогда Богу было бы создавать их – полное небо!..»

В 1940 году Цветаева делает запись в дневнике: «Всеми моими стихами я обязана людям, которых любила — которые меня любили – или не любили».

 

Любовь! Любовь! И в судорогах, и в гробе

Насторожусь – прельщусь – смущусь – рванусь.

О, милая! Не в гробовом сугробе, 

Ни в облачном с тобою не прощусь.

 

Юная Марина жаждала любви, и та приняла приглашение в ее душу, став спутницей на всю жизнь. И как результат, в наследии Цветаевой нам оставлено множество сокровенных свидетельств, чуть ли не каждая вспышка чувств, каждый сердечный перебой зафиксированы, высвечены и стократно укрупнены сильнейшим прожектором – стихами. Она много писала, вдохновленная мужем, Сергеем Эфроном. Если сказать, что Марина любила мужа, значит, ничего не сказать: она его боготворила.

Солнце — одно, а шагает по всем городам.

Солнце — мое. Я его никому не отдам.

Ни на час, ни на луч, ни на взгляд.— Никому. Никогда!

Пусть погибают в бессменной ночи города!

В руки возьму!— Чтоб не смело вертеться в кругу!

Пусть себе руки, и губы, и сердце сожгу!

В вечную ночь пропадет,— погонюсь по следам…

Солнце мое! Я тебя никому не отдам!

***

Вы столь забывчивы, сколь незабвенны.

— Ах, Вы похожи на улыбку Вашу! —

Сказать еще? — Златого утра краше!

Сказать еще? — Один во всей вселенной!

Самой Любви младой военнопленный,

Рукой Челлини ваянная чаша.

 

Друг, разрешите мне на лад старинный

Сказать любовь, нежнейшую на свете.

Я Вас люблю. — В камине воет ветер.

Облокотясь — уставясь в жар каминный —

Я Вас люблю. Моя любовь невинна.

Я говорю, как маленькие дети.

 

Друг! Все пройдет! Виски в ладонях сжаты,

Жизнь разожмет! — Младой военнопленный,

Любовь отпустит вас, но — вдохновенный —

Всем пророкочет голос мой крылатый —

О том, что жили на земле когда-то

Вы — столь забывчивый, сколь незабвенный!

Все было между любовью и любовью. И холод, и голод, и смерти, и трагедии, и революция… И вся жизнь ее прошла вот так: между любовью – и любовью! Она писала в своем дневнике, что любовь делится на три периода: предчувствие любви, действие любви и воспоминания о любви, причем действие может длиться от пяти до семидесяти пяти лет!

«Я тебя отвоюю у всех земель, у всех небес…» — одно из самых известных стихотворений Цветаевой, посвященных любви. В нем поэтесса описала мощную лавину чувств — безграничную, способную снести все на своем пути. Кому-то покажется, что лирическая героиня произведения ведет себя слишком смело, чересчур по-мужски. Мол, не женское это дело, так открыто признаваться в любви. Подобное мнение ошибочно. В лирике Марины Ивановны нашла выражение натура на сто процентов женская, просто не такая, как, например, у Ахматовой.

Стихотворение «Я тебя отвоюю у всех земель, у всех небес…» было написано для Никодима Плуцер-Сарно, философа, доктора экономических наук, с которым у Марины Ивановны был долгий роман. Они познакомились в 1915 году, он был старше Марины на 10 лет. Ныне говорят: любовь – это феромоны, игра гормонов, люди просто выдумывают свои неистовые чувства. Но так, как «выдумывала» их Цветаева, – не выдумывал никто. Более того, в отличие от нас, она вообще, кажется, жила не в реальном мире – в параллельном, своем, но столь же живом и огромном.

Я тебя отвоюю у всех земель, у всех небес,

Оттого что лес — моя колыбель, и могила — лес,

Оттого что я на земле стою — лишь одной ногой,

Оттого что я о тебе спою — как никто другой.

 

Я тебя отвоюю у всех времен, у всех ночей,

У всех золотых знамен, у всех мечей,

Я ключи закину и псов прогоню с крыльца —

Оттого что в земной ночи я вернее пса.

 

Я тебя отвоюю у всех других — у той, одной,

Ты не будешь ничей жених, я — ничьей женой,

И в последнем споре возьму тебя — замолчи!-

У того, с которым Иаков стоял в ночи.

 

Но пока тебе не скрещу на груди персты —

О проклятие!- у тебя остаешься — ты:

Два крыла твои, нацеленные в эфир,-

Оттого, что мир — твоя колыбель, и могила — мир!

Она писала навыхлест, не стыдясь своего чувства, и говорила мужчине всегда только то, что чувствует, и это было всегда красиво и никогда ее чувства не относились к телу – она обращалась исключительно к душе человека. Она и сама была вся - голая душа, лишь для чужих глаз прикрытая плотью. Но спустя пять лет они расстались. Никодим Акимович пережил Марину всего на три года. Приписывали Цветаевой роман и с мужем ее родной сестры, которого звали Маврикий Минц. Но… этого романа не было, Минц не ответил на чувства поэтессы. И чтобы прекратить слухи об этом романе было написано едва ли не самое нежное стихотворение о любви – «Мне нравится, что вы больны не мной».

Мне нравится, что вы больны не мной,

Мне нравится, что я больна не вами,

Что никогда тяжелый шар земной

Не уплывет под нашими ногами.

Мне нравится, что можно быть смешной —

Распущенной — и не играть словами,

И не краснеть удушливой волной,

Слегка соприкоснувшись рукавами.

 

Мне нравится еще, что вы при мне

Спокойно обнимаете другую,

Не прочите мне в адовом огне

Гореть за то, что я не вас целую.

Что имя нежное мое, мой нежный, не

Упоминаете ни днем, ни ночью — всуе…

Что никогда в церковной тишине

Не пропоют над нами: аллилуйя!

 

Спасибо вам и сердцем и рукой

За то, что вы меня — не зная сами! —

Так любите: за мой ночной покой,

За редкость встреч закатными часами,

За наши не-гулянья под луной,

За солнце, не у нас над головами,-

За то, что вы больны — увы! — не мной,

За то, что я больна — увы! — не вами!

Еще одной большой любовью Марины Ивановны был Константин Родзевич, с которым она познакомилась в Праге в 1923 году, куда уехала за своим мужем, Сергеем Эфроном. Новая влюбленность по-настоящему вдохновила поэтессу, и за три месяца Цветаева написала 90 стихотворений. Уже после расставания она создала одно из самых великих своих произведений – «Поэму Конца». Трагизм расставания с любимым человеком, облеченный в стихи, похожие на тяжелые шаги по ночному каменному мосту, буквально способен оглушить читателя. Каждый слог – как шаг, и это – шаг прочь от любви, хотя душа до последнего мига надеется удержать, сохранить Любовь. Но нельзя удержать того, кто шаг за шагом уходит прочь. Душа вздрагивает от каждого такого шага, и мы вздрагиваем, вслушиваясь. И слышим – будто последний гвоздь вколачивают в крышку гроба…

И — набережная. Последняя.

Всё. Порознь и без руки,

Чурающимися соседями

Бредем. Со стороны реки —

 

Плач. Падающую соленую

Ртуть слизываю без забот:

Луны огромной Соломоновой

Слезам не выслал небосвод.

 

Столб. Отчего бы лбом не стукнуться

В кровь? Вдребезги бы, а не в кровь!

Страшащимися сопреступниками

Бредем. (Убитое — Любовь.)

 

Брось! Разве это двое любящих?

В ночь? Порознь? С другими спать?

— Вы понимаете, что будущее —

Там? — Запрокидываюсь вспять.

 

— Спать! — Новобрачными по коврику…

— Спать! — Всё не попадаем в шаг,

В такт. Жалобно: — Возьмите под руку!

Не каторжники, чтобы так!..

 

Льнет. Радужное всё! Что радужнее

Слез? Занавесом, чаще бус,

Дождь. — Я таких не знаю набережных

Кончающихся. — Мост, и:

— Ну-с?

 

Здесь? (Дроги поданы.)

Спо — койных глаз

Взлет. — Можно до дому?

В по — следний раз!

 

По — следний мост.

(Руки не отдам, не выну!)

Последний мост,

Последняя мостовина.

 

Во — да и твердь.

Выкладываю монеты.

День — га за смерть,

Харонова мзда за Лету.

 

Mo — неты тень

В руке теневой. Без звука

Mo — неты те.

Итак, в теневую руку —

 

Mo — неты тень.

Без отсвета и без звяка.

Mo — неты — тем.

С умерших довольно маков.

 

Бла — гая часть

Любовников без надежды:

Мост, ты — как страсть:

Условность: сплошное между.

 

Гнезжусь: тепло,

Ребро — потому и льну так.

Ни до, ни по:

Прозрения промежуток!

 

Ни рук, ни ног.

Всей костью и всем упором:

Жив только бок,

О смежный теснюсь которым.

 

Вся жизнь — в боку!

Он — ухо и он же — эхо.

Желтком к белку

Леплюсь, самоедом к меху

 

Теснюсь, леплюсь,

Мощусь. Близнецы Сиама,

Что — ваш союз?

Та женщина — помнишь: мамой

 

Звал? — всё и вся

Забыв, в торжестве недвижном

Те — бя нося,

Тебя не держала ближе.

 

Пойми! Сжились!

Сбылись! На груди баюкал!

Не — брошусь вниз!

Нырять — отпускать бы руку

 

При — шлось. И жмусь,

И жмусь… И неотторжима.

Мост, ты не муж:

Любовник — сплошное мимо!

 

Мост, ты за нас!

Мы реку телами кормим!

Плю — щом впилась,

Клещом — вырывайте с корнем!

 

Как плющ! как клещ!

Безбожно! Бесчеловечно!

Бро — сать, как вещь,

Меня, ни единой вещи

 

Не чтившей в сём

Вещественном мире дутом!

Скажи, что сон!

Что ночь, а за ночью — утро,

 

Эк — спресс и Рим!

Гренада? Сама не знаю,

Смахнув перин

Монбланы и Гималаи.

 

Про — гал глубок:

Последнею кровью грею.

Про — слушай бок!

Ведь это куда вернее

 

Сти — хов… Прогрет

Ведь? Завтра к кому наймешься?

Ска — жи, что бред!

Что нет и не будет мосту

 

Кон — ца…

— Конец.

 

Цветаева не жила впрок, всегда тратила себя без остатка. Любовь иногда сваливалась на нее, как снег на голову. Даже узы брака не могли остановить внезапно вспыхнувшие чувства. Она бросалась в омут, рисковала, была счастлива и нестерпимо несчастна.

Другие говорили: "Марина, так никто не делает!", а она всегда отвечала: "А я - Кто!".

Любовь к Родине совершенно не предполагает абсолютного принятия хода истории в стране. Марина Ивановна не смогла принять революцию 1917 года и не смогла принять новую реальность после революции, в литературном мире она по-прежнему держалась особняком. В мае 1922 года Цветаева со своей дочерью отправилась за границу к мужу. Жизнь в эмиграции была трудной. Поначалу Цветаеву принимали как свою, охотно печатали и хвалили, но вскоре картина существенно изменилась.

В берлинском издательстве А.Левинсона «Огоньки» в том же 1922 году появилось объявление об издательстве сборника стихов М.Цветаевой «Лебединый стан». Однако в «Огоньках» появились «Стихи к Блоку», а «Лебединый стан» при жизни Цветаевой отдельной книгой издан не был. Cимвoликa нaзвaния «Лeбeдиный cтaн» пpoзpaчнa и пoнятнa. Чиcтoтa и cвятocть дeлa cпaceния oтeчecтвa yтвepждaeтcя Цвeтaeвoй в вoзвышeнныx oбpaзax: Дoбpoвoльчecкaя apмия, Baндeя XX вeкa, нeceт в ceбe нaчaлa чecти, вepнocти, блaгopoдcтвa.

Есть в стане моем – офицерская прямость,

Есть в ребрах моих – офицерская честь.

На всякую муку иду не упрямясь.

Терпенье солдатское есть!

 

Как будто когда-то прикладом и сталью

Мне выправили этот шаг.

Недаром, недаром черкесская талья

И тесный ременный кушак.

 

А зорю заслышу – Отец ты мой родный! –

Хоть райские – штурмом – врата!

Как будто нарочно для сумки походной —

Раскинутых плеч широта.

 

Все может – какой инвалид ошалелый

Над люлькой мне песенку спел…

И что-то от этого дня уцелело:

Я слово беру – на прицел!

 

И так мое сердце над Рэ-сэ-фэ-сэром

Скрежещет – корми-не корми! –

Как будто сама я была офицером

В Октябрьские смертные дни.

***

Кровных коней запрягайте в дровни!

Графские вина пейте из луж!

Единодержцы штыков и душ!

Распродавайте — на вес — часовни,

Монастыри — с молотка — на слом.

Рвитесь на лошади в Божий дом!

Перепивайтесь кровавым пойлом!

 

Стойла — в соборы! Соборы — в стойла!

В чёртову дюжину — календарь!

Нас под рогожу за слово: царь!

 

Единодержцы грошей и часа!

На куполах вымещайте злость!

Распродавая нас всех на мясо,

Раб худородный увидит — Расу:

Чёрная кость — белую кость.

Эмигрантская среда с ее яростной грызней всевозможных “фракций” и “партий” раскрылась перед поэтессой во всей своей неприглядности. Цветаева все меньше и меньше печаталась, а многие ее произведения годами лежали в столе. Решительно отказавшись от своих былых иллюзий, она ничего не оплакивала и не предавалась воспоминаниям об ушедшем прошлом. Осенью 1928 Цветаева написала открытое письмо Маяковскому, что стало поводом для ее обвинения в просоветских симпатиях, разрыва с ней ряда эмигрантских кругов, и прекращение публикации ее стихотворений. Это было тяжелым материальным ударом. Цветаева понимала сложность своего положения среди эмигрантов: "Всё меня выталкивает в Россию, в которую я ехать не могу. Здесь я не нужна. Там я невозможна". Она писала в те дни: «Моя неудача в эмиграции – в том, что я не эмигрант, что я  по духу, то есть по воздуху и размаху – там, туда, оттуда».

К 30-м годам Цветаева ясно осознала рубеж, отделивший ее от белой эмиграции. Важное значение для понимания поэзии этого времени имеет цикл “Стихи к сыну”, где она во весь голос говорит о Советском Союзе как о стране совершенно особого склада, неудержимо рвущейся вперед — в будущее, в само мироздание.

Мужа Цветаевой, Сергея Эфрона, все больше привлекала мысль о возвращении в Россию. Он считал, что эмигранты виновны перед родиной, и прощение нужно заслужить сотрудничеством с советскими органами. Так, он стал одним из активных деятелей парижского Союза возвращения на родину. В 1932 вопрос об отъезде был для него уже решен и он стал хлопотать о советском паспорте. Марина Цветаева считала, что ехать никуда не надо: "Той России нету...", но дети были на стороне отца, верили в его правду и видели свое будущее в СССР.

Тоска по родине! Давно

Разоблаченная морока!

Мне совершенно все равно —

Где совершенно одинокой

 

Быть, по каким камням домой

Брести с кошелкою базарной

В дом, и не знающий, что — мой,

Как госпиталь или казарма.

 

Мне все равно, каких среди

Лиц ощетиниваться пленным

Львом, из какой людской среды

Быть вытесненной — непременно —

 

В себя, в единоличье чувств.

Камчатским медведём без льдины

Где не ужиться (и не тщусь!),

Где унижаться — мне едино.

 

Не обольщусь и языком

Родным, его призывом млечным.

Мне безразлично — на каком

Непонимаемой быть встречным!

 

(Читателем, газетных тонн

Глотателем, доильцем сплетен…)

Двадцатого столетья — он,

А я — до всякого столетья!

 

Остолбеневши, как бревно,

Оставшееся от аллеи,

Мне все — равны, мне всё — равно,

И, может быть, всего равнее —

 

Роднее бывшее — всего.

Все признаки с меня, все меты,

Все даты — как рукой сняло:

Душа, родившаяся — где-то.

 

Так край меня не уберег

Мой, что и самый зоркий сыщик

Вдоль всей души, всей — поперек!

Родимого пятна не сыщет!

 

Всяк дом мне чужд, всяк храм мне пуст,

И все — равно, и все — едино.

Но если по дороге — куст

Встает, особенно — рябина…

В 1939 году Марина Ивановна Цветаева возвращается в Советский Союз. Семья поселилась на даче в подмосковном посёлке Болшево. Цветаева занималась переводами. 10 октября 1939 года была арестована дочь, проведшая затем в тюрьмах и ссылках 16 лет, в ноябре — муж (С.Я. Эфрон был расстрелян в 1941 году).

Из Болшева Цветаева вместе с сыном перебирается в подмосковное Голицыно. 23 декабря 1940 года она написала письмо Сталину о судьбе мужа и дочери. Ответа не последовало. Цветаева регулярно ездила в Москву с передачами, хотя самой жилось трудно. Несмотря ни на что, она продолжала работать над составлением книги стихов. Затем был переезд в Елабугу и мучительные поиски хоть какой-то работы. И нищета, забвение, невозможность общения – полное инкогнито проживания было строгим требованием НКВД. Все это вместе, конечно, не могло заставить Цветаеву полюбить советскую действительность. Но Россию она любить не переставала никогда.

В 1940 году Цветаева записала в рабочей тетради: «Меня все считают мужественной. Я не знаю человека робче себя. Боюсь всего. Глаз, черноты, шага, а больше всего — я себя — своей головы — так преданно мне служившей в тетради и так убивающей меня в жизни. Никто не видит, не знает, что я год уже ищу глазами — крюк. Год примеряю смерть. Я не хочу умереть. Я хочу - не быть». Она ушла из жизни 31 августа 1941 года.

Идешь, на меня похожий,

Глаза устремляя вниз.

Я их опускала – тоже!

Прохожий, остановись!

 

Прочти – слепоты куриной

И маков набрав букет,

Что звали меня Мариной

И сколько мне было лет.

 

Не думай, что здесь – могила,

Что я появлюсь, грозя…

Я слишком сама любила

Смеяться, когда нельзя!

 

И кровь приливала к коже,

И кудри мои вились…

Я тоже была, прохожий!

Прохожий, остановись!

 

Сорви себе стебель дикий

И ягоду ему вслед, –

Кладбищенской земляники

Крупнее и слаще нет.

 

Но только не стой угрюмо,

Главу опустив на грудь.

Легко обо мне подумай,

Легко обо мне забудь.

 

Как луч тебя освещает!

Ты весь в золотой пыли…

– И пусть тебя не смущает

Мой голос из-под земли.

***

Об ушедших — отошедших —

В горний лагерь перешедших,

В белый стан тот журавлиный —

Голубиный — лебединый —

 

О тебе, моя высь,

Говорю, — отзовись!

 

О младых дубовых рощах,

В небо росших — и не взросших,

Об упавших и не вставших, —

В вечность перекочевавших, —

 

О тебе, наша Честь,

Воздыхаю — дай весть!

 

Каждый вечер, каждый вечер

Руки вам тяну навстречу.

Там, в просторах голубиных —

Сколько у меня любимых!

 

Я на красной Руси

Зажилась — вознеси!

Так закончила свой путь одна из величайших поэтесс Серебряного века Марина Ивановна Цветаева, чья жизнь прошла – между Любовью и Любовью. Значение слова «Любовь» в полной мере смогла постигнуть лишь она сама. Свидетельство о смерти было выдано сыну 1 сентября. В графе «Род занятий умершей» написано - «эвакуированная».

Марина Цветаева похоронена на Петропавловском кладбище в Елабуге. Точное расположение её могилы неизвестно. На той стороне кладбища, где находится её затерявшаяся могила, в 1960 году сестра поэтессы, Анастасия, установила крест, а в 1970 году было сооружено гранитное надгробие.