Зинаида Дудченко.МАЙКА,МАРИНКА, МАРИЯ И ДАША (главы из романа. продолжение).

начало здесь

8.Дашкины трудности.

               После отъезда Майки, Даша увязла в разных текущих делах.

В ближайшие выходные дни,  собралась с подругами Ниной и Шурой в район Черногорки к ворожее и целительнице,  поинтересоваться судьбой своей. Говорили, что она и судьбу предсказывает, и лечит, Исцеляет даже тех, от кого врачи отказались. Старушка жила в ветхом домике, на бывшей окраине, оказавшейся внутри застроившегося района. А рядом благодарные пациенты, в свободное время возводили для неё большой кирпичный одноэтажный дом.

              Плата за приём - один рубль. Очередь в будни была до пятидесяти человек в день, а в выходные вдвое больше.

Когда дошла очередь Даши, старушка осмотрела её цепким взглядом, прочитала какие-то молитвы, заставила лечь,  выкатала сырое яйцо на голове, вдоль тела. Потом налила в стакан святой воды, разбила яйцо и вылила в воду белок. Через некоторое время попросила Дашу посмотреть, что в стакане. Даша вгляделась и увидела изображённую прожилками белка правильной формы бутылку, были такие винные бокастые, ёмкостью 750 грамм. Её удивила столь правильная, как нарисованная, форма, даже закругление горлышка отмечено. Как это могло самопроизвольно получиться, без какого-либо вмешательства? Это уже  чудо. Бутылка была наклонена, видимо  для того, чтоб заметней в этом маленьком изображении стало количество жидкости. Наклонённая бутылка жидкостью заполнена была на треть.

-   Что ты там видишь, девонька? – спросила старушка.

-    Бутылку вижу, -  в недоумении ответила Даша.

-  Бутылку? – встревожено переспросила старушка, подойдя. И вглядевшись, добавила.  – Да, бутылка. Вот видишь, черточкой отмечено, грамм  250? Столько кто-то дал тебе выпить.

Пониже бутылки старушка  ещё рассмотрела в стакане пузырьки, велела беречь кишечник и печень.  И всё, больше ничего не сказала.

Даша вышла из комнаты смущенная и встревоженная, не догадавшись спросить, что ей с этим делать. Следом зашла Шура, и было слышно из-за двери, как старушка над ней буквально запричитала:

-   Такая молодая… Шоб тому руки отсохли, кто тебе такое сделал.

Позднее, при повторном посещении Шурой, старушка  поведала, что всё это – дело рук родственницы, но не кровной. Что эта родственница часто бывает в доме Шуры, и её нельзя оставлять одну без присмотра, так как она может подкладывать  разные предметы и нанести большой вред.

Девчонки потом, рассуждая, вычислили родственницу. Она жила в частном доме, и имела на своей улице недобрую славу. Соседи прятали от неё и детей, и скот. Это была жена их родного дяди. А Шура была старшей сестрой шести младших братьев и сестёр, которые недавно потеряли, одного за другим, своих родителей. Тётя к Шуре приходила, чтоб искупаться в ванне их городской квартиры, у неё  горячей воды не было. Как тут не оставить её одну? И, кстати, тётя имела  дочь того же возраста, что и девчонки, т.е., двоюродную сестру Шуры, к которой подруги недавно  ходили на день рождения. Тётка, без какой-либо задней мысли, рассказала, к слову пришлось, что была у неё книга по чёрной магии и она её прочла до половины, пока не утеряла при переезде в поезде. Девчонки рассказу не придали значения.  Тётка выносила из погреба под навес домашнее виноградное вино, уверяя, что оно не хмельное, буквально сок. И именно здесь Даша выпила большой гранённый стакан вина-сока вместимостью 250 грамм. Она вспомнила, что с ней тогда что-то произошло: лицо и тело покрылось яркими, контрастными, жёлтыми и красными  пятнами. Она подбежала к зеркалу, и слёзы брызнули из глаз. Решили, что это аллергия. Больше никогда аллергия таким образом не проявлялась, правда, и вино потом Дашка старалась не пить, врачи не рекомендовали, подтвердив холецистит.

Объяснение действиям тётки было простое: поскольку девчонки все были на выданье, отсекались возможные соперницы её дочери. С Шурой же оказалось сложнее: двоюродные сёстры влюбились в одного и того же дальнего родственника, приехавшего  погостить. Вскоре сестра Валя вышла за него замуж. А её сестра Шура, если говорить, забегая вперёд, так и не устроила свою личную жизнь. Замуж так никогда и  не вышла. 

Этой осенью большинство друзей, с которыми выросла на одной улице, в одном дворе уходили служить в Армию. Опустел «9 Квартал».

Завершился ещё один год, и уже вступал в права следующий.

Весной, в апреле райком комсомола наградил Дарью за активное участие в комсомольской жизни путёвкой в молодёжный туристический лагерь под Звенигородом, на Москва-реке.

Апрель у Москва-реки, ещё сохраняющий в лесу, возле деревьев снежные сугробы - наверное, не лучший сезон. Но кто об этом задумывается, имея целый месяц общения с романтиками со всего Союза. Скалолазы, покорители Саян и Гималаев, байдарочники,  прошедшие пороги малых Сибирских рек. Каждый живописно должен был рассказать о родных краях, и так, чтоб остальным нестерпимо захотелось там побывать. Дарья сидела в зале рядом с Надеждой из Красноярска и с восхищением слушала, как «этот» парень живописует Читу и её таёжные окрестности. Оказывается, это и есть край земли, «где багульник цветёт, кедры вонзаются в небо». Мир   и без того огромный, всё расширялся в Дашкиных глазах. Письма из Красноярска, Читы, Калуги -  стали её воздухом. А особенно письма Серёжи…. В памяти гитара,  костёр в холодном сосновом бору, знаменитый «Вальсок» Френкеля и «Шестнадцать тонн» хриплым голосом  «Армстронга»-Серёжи…. КВН, где Серёжка был капитаном, а Дашка помощником капитана…

Потом конкурсные номера: Даша с ещё двумя солистками – трио, исполняли песню «Ты помнишь?». И, конечно, балл: Даша порхала в руках партнёра, вальсируя в белом платье со своим «Капитаном», совсем забыв, что не танцует вальс. Разгорячённые выходили на балкон, и впервые она озвучила, смущаясь прочла свои «пробы пера». Серёжа одобрил. А далее письма, письма необычайной красоты и насыщенности с длинными повествованиями в 24 листа, с лавиной стихов и посвящений. Кто как представляет счастье, а Дашка была счастлива до умопомрачения, читая эти письма. Она хохотала, целуя каждый завиток красивого Серёжкиного почерка. Он – душа компании: художник, поэт,  исполнитель бардовских песен, скалолаз, охотник, радиолюбитель и т.д.  А ещё великолепный рассказчик. И она поняла, что эта встреча – подарок судьбы. Поняла, что  влюблена. Влюблена в каждую буковку его письма, в дальневосточные обороты речи, в кривизну его ног, вспоминая, как они перекатывались по дороге, когда он шёл во главе группы, с гитарой наперевес, и хрипел: «Шестнадцать тонн умри, но дай! Всю жизнь работай, всю жизнь страдай…». Переписка приобрела окраску эпистолярного романа со стихами и фотографиями. Она назвала его «Мой Капитан», тем более, что жизнь на корабле он знал не понаслышке, служил на военном корабле. А заканчивая юрфак, получил звание капитана и из райкома комсомола перешёл в МВД. Их переписка казалась увлекательным путешествием. В письмах они уже лелеяли мечту на не скорую, но судьбоносную встречу.

Приближалось очередное лето, время вступительных экзаменов. Родители стали бить тревогу. Под их напором к лету Дашка «созрела»-таки сделать рывок, попытку осуществить свою детскую мечту или поставить, наконец, точку. Для этого, не особо заморачиваясь, выучила басню «Стрекоза и муравей», стихотворение «Хорошая девочка Лида», прозаический отрывок из Робиндраната Тагора и поехала в Ленинград, город, в котором мечтала пожить в период студенчества.

В ленинградском Институте Театра, Музыки и Кино Даша  произвела хорошее первое впечатление. В вестибюле к ней подходили девочки-коротышки и восхищались: «Да, у  Вас «фактура»…» - намекая на рост, стройную фигуру и выразительные глаза. Экзаменационная комиссия тоже улыбалась поощрительно и доброжелательно, все семь пар глаз, во главе с народным артистом, Меркурьевым Василием Васильевичем. По типажу: фактурой и густым, рыкающим голосом - он напоминал ей режиссера её районного любительского народного театра, Пантелеева.

Когда нужно было пройти на сцену под оценивающими взглядами семи пар глаз в спину, она смутилась, скукожилась, сбилась с шага, потом задней мыслью поняла, что повернулась «не по Станиславскому». Посмотрела на свои старенькие, не совсем белые туфельки – она не могла одеть новые, потому что, как правило, долго привыкала к обуви - ещё более смутилась. И тут ей стало совсем не до Рабиндраната Тагора, которого с нетерпением хотела послушать экзаменационная комиссия. Она поняла, что полной мерой выразила свою неуклюжесть, и исправить это положение времени ей уже не отпущено.

-  Дарья Рогозина…? - перестав поощрительно улыбаться, уточнила красивая крашеная блондинка, с навороченной причёской, после неудачной попытки абитуриентки прочесть программные произведения выразительно, -  Очень жаль! Поверьте, нам очень, очень жаль….

Было стыдно и обидно, что не сумела удержать хорошее первое впечатление, и непонятно, что за процессы идут внутри неё и, помимо её воли, мешают правильно проявиться в нужное время. Ведь, если бы она не умела художественно прочесть…. Но Даша помнит, как зал плакал, когда она в программе ко дню Победы читала  реквием «Перед боем». Зал встал..

Ей казалось, что Некто бесцеремонно вмешивается в события её жизни и меняет их по своему, непонятному пока ей, усмотрению. А может Провидению видней?

Возле института уже ждали два новых знакомых, питерские мальчишки с букетом жасмина.

- Ну, как? С победой?

- Угу, всех победила! – Сказала с ухмылкой,  отряхивая руку об руку. – Теперь совсем свободна, и можно приступать к плану «Б».

План «Б» - это  осмотр достопримечательностей Ленинграда, обещанный ребятами. Ну, Эрмитаж, Петергоф, «Гостиный двор» и «Берёзку» Даша посещала в предыдущие приезды в гости к родственникам. Квартира родственников располагалась то на ул. Желябова, вблизи Зимнего дворца, то в Петергофе, то на проспекте Космонавтов.

Из особо редких достопримечательностей к этому времени, конечно, было, широко разрекламированное «Ледовое шоу». Оказалось, билеты на ближайшие дни проданы.

Дарья призналась, что никогда не слушала оперу вживую, и хотела бы «испытать себя оперой». Мариинский театр почему-то оказался закрытым в этот день. В Малом оперном, с квадригой на фронтоне, шла «Катерина Измайлова», поставленная по пьесе А. Островского «Гроза», на музыку Дмитрия. Шостаковича. Это знакомое произведение из школьной программы. Решила, что поэтому его легче будет понять в оперной интерпретации. И не пожалела.

Зал был сказочный, хоть и миниатюрный, со старинной лепниной, тяжёлым бордовым занавесом. Им досталась правая боковая ложа. Сразу почувствовала себя кем-то вроде баронессы. Захотелось вынуть из сумочки театральный бинокль, веер и жеманно оттопырить мизинец. Но зазвучала довольно жёсткая музыка Шостаковича и, неожиданно для Даши, очень органично легла на драматическую канву пьесы, заставила сопереживать. От оперы осталось очень хорошее, возвышающее чувство.

 

9.Прерваный полёт

 

Дарья возвращалась из столичных вояжей, ничего не зная о последних событиях. Дома её так рано не ждали, поэтому она решила заехать в Харьков к подруге. У неё был адрес, и телеграмму не стала давать, решила «сюрпризом»….. Такси довезло до нужного общежития. Пришлось обратиться к вахтёру, пожилой женщине.

 -  Как бы мне повидать Майю Дзюба из  двадцать первой комнаты?

 -  Марину Дзюбу? – переспросила вахтёр.

 -  Майю Дзюба, - повторила Даша погромче.

Женщина оглянулась вокруг, подозвала проходившую мимо девушку:

 -  Зин, похоже, вашу Маринку спрашивают.

 -  А Вы кто ей? – спросила Зина.

Даша рассказала, что она – подруга, что возвращаясь из Ленинграда, решила сделать крюк и заехать в Харьков без предупреждения, без телеграммы.

 -  Так Вы ничего не знаете? Марина в больнице, ей сделали операцию.

 - Какую операцию? -  Начиная волноваться, спросила Даша.

 - Она лежит в центральной городской больнице, в хирургии, я Вам запишу номер троллейбуса и адрес.

 -  Так, что за операция, удалили аппендикс?- нетерпеливо переспросила Даша.

 - Нет, ей ампутировали ногу.

 У Даши расширились глаза, она побледнела и даже покачнулась от неожиданности. «Майка, её милая, любимая подруга… как же она будет летать, ведь в этом весь смысл её существования».

 -  Вам плохо? – подскочила Зина, чтоб подвести девушку к стулу.

Ноги действительно дрожали,  в глазах  отразился ужас и  навернулись слёзы.

Дорожную сумку оставила в комнате Зины и тут же собралась в путь, пока время для посещений не истекло. Только спросила:

 -  А почему вы её Мариной зовёте?

 -  Как представилась, так и зовём. Её все так зовут.

Сидя у окна в троллейбусе, Даша представляла отчаяние подруги, пыталась почувствовать её боль: физическую и моральную – и слёзы сплошным потоком текли по щекам.

 В больнице, перед самой палатой привела себя в порядок: убрала с лица выражение сострадания и жалости, а оставила только выражение радости от встречи и вошла.

Это была персональная палата. Больничная койка обставлена вокруг  вазами и даже вёдрами с гладиолусами всех цветов радуги. На высоких подушках возлежала Майка, с нежнейшей персиковой кожей лица и шеи, обрамлённой белокурыми завитками с упрямо вздёрнутым вихром над широким, гладким лбом. Голубые, почти бирюзовые, глаза счастливо смеялись. Даша бросилась обнимать подругу, на секунду забыв, по поводу чего они здесь. Наклонившись для поцелуя, она нечаянно оперлась рукой об одеяло, прикрывавшее ноги и отдёрнула руку: на месте ноги была пустота. Гримаса ужаса всё-таки пробежала по лицу Даши и отразилась дымкой на лице Майки. Но вскоре они оживлённо обсуждали все события текущего года, в том числе, отстранённо, аварию. Было похоже, что Майка уже знает, как дальше жить. Это успокаивало.

  - Ты же понимаешь:  летать мне уже, не позволят. Сейчас не война, и я - не Мересьев…. Я решила: буду хирургом, – со свойственной ей категоричностью произнесла Майка.

  - Час от часу не легче! Значит за штурвалом сидеть без ноги неприемлемо, а за операционным столом стоять пять и более часов на одной ноге – ты считаешь, возможно? – Но Даша поняла, что возражать не стоит. Подруге это необходимо: если сдавать позиции, то постепенно. Нужно заговорить беду, заполнить вариантами, разными проектами пространство вокруг.

  - У меня будет протез, я смогу выстоять! – твердила подруга.

     « Может и сможет, она упрямая, но зачем? - Думала Даша – и почему, вдруг, хирургом? Если за профессией лётчика, второй по значимости у неё идёт врач, то можно быть терапевтом, кардиологом, да кем угодно. Но ей было важно занимать только первые позиции в табели о значимости ».

  - Нет, только хирургом! Да, ты понимаешь, какие это золотые руки, они человеческое сердце в руках держали и вновь запускали. Я так преклоняюсь, что готова на колени стать, готова эти рука целовать! – с, неожиданной для Дарьи, страстной нотой в голосе выдохнула Майка.

Когда в палату не вошёл, а стремительно влетел лечащий врач, по струной натянутому чувственному мосту между сияющими глазами врача и пациентки не трудно было догадаться, чьи руки готова была пациентка целовать. Влюблённость, причём взаимная, перед которой стервенеют ханжи, была видна невооружённым  глазом.

Майка представила друг другу лечащего врача и подругу. После нескольких вопросов о самочувствии, доктор обратился к подруге.  Они договорились, что Даша подойдёт в ординаторскую поговорить. Когда доктор вышел, Даша спросила:

  - Это он столько цветов натаскал?

  - Нет, это ребята из аэроклуба. Приходили, пели под гитару и всегда с цветами.

«Счастливая» – неожиданно, забыв о ситуации, подумала Даша.

Потом, разговаривая с Павлом Григорьевичем, она поняла, что не так всё однозначно. В семье у него разлад, а они с женой вместе ещё с фронтового госпиталя. Майку-Маринку пора выписывать, но не в общежитие же. Ей на первых порах нужен уход и помощь. Мама далеко.  Он решил забрать её в свою квартиру, нужны будут уколы, перевязки, ходунки. Одновременно он уже ведёт переговоры с харьковским институтом протезирования, они оформят её на должность «испытателя», и, когда понадобится испытывать новую конструкцию протеза, пригласят её на стационар. Она всегда будет иметь самую новейшую, самую удобную конструкцию. Во всяком случае он уже не может оставить её без помощи.

Всё, вроде бы, расписано на ближайшее время, но на душе Дарьи остаётся тревога. Когда, через пару дней, ей нужно было уезжать, Павел Григорьевич предложил отвезти на вокзал. По пути Дарья смущённо пыталась поговорить на щекотливую тему: ей казалось, что, если Павел Григорьевич не перейдёт некую грань, оставит отношения на платоническом уровне, учитывая, что он взрослый, разумный человек, то это только облегчит Майке дальнейшую жизнь. На это Павел Григорьевич резонно ответил:

  - Как знать, может стать и наоборот. Никто не вправе решать за человека, что ему хорошо, так можно лишить человека счастья. Я могу только обещать, что всё будет, как она захочет.

С тем Дашка и уехала.

Письма от Майки приходили без подробностей, но из писем было понятно, кто с ней рядом. Теперь они изобиловали медицинской терминологией, При её эмоциональной гиперболизации мироощущений, она находилась то в состоянии «трепанации», то чего-нибудь «эктомии». Даша как-то даже съязвила, что она напоминает ей Душечку Чехова. Майка на это обиделась. Однако, становиться снова на ноги было нелегко.

Тем временем, предприятие, в котором она работала водителем троллейбуса, выделило маленькую однокомнатную квартирку и предоставило кабинетную должность. Периодически отзывали в институт протезирования, где её оформили по совместительству «Испытателем новых конструкций». Новый протез - точная копия её ноги: и на ощупь, и по форме, и по цвету, с поролоновым покрытием - чешский проект. Позднее она научилась ходить, едва заметно прихрамывая. Мучили только фантомные боли.

Как только закрепилась в жизни, сумела самостоятельно справляться с собственным телом, со страхами и чувствами, она отказалась от помощи, оставаясь бесконечно благодарной, сохранив уважительную память о человеке, а чувства запрятав глубоко в недрах сознания.

Теперь ей, привыкшей жить яркой жизнью победителя,  на острие событий, «надо научиться жить в тени, преодолевая мысль о своей ущербности»,- угрюмо думала она.

Майке пришлось привыкать к земной жизни: подшивать шторы, обставлять квартирку. Оказалось, что она категорически не приемлет показного благополучия, мещанского быта -  ковров, сервантов, забитых хрусталём – предпочитает спартанскую обстановку. Или ей это только казалось.

 - Никакого «вещизма»,только самое необходимое.

Бытовой минимализм ещё не вошёл в моду, она опережала время.           Простые будни, тайное зализывание ран, смирение - наверное, это страшно. Вот тут, обычно, ломаются даже сильные люди. А, может, это вовсе немало, если всё-таки допустить, что судьба справедлива: нельзя же всё время побеждать, для полноты жизни необходимо узнать и горький вкус поражения. А это  большой кусок опыта.

«Теперь - преодоление. Никаких депрессий. Новые планы, задачи на самоутверждение». Она решила взять посильную, или, с её точки зрения, следующую по значимости после врача, профессию педагога. После лечения и необходимой реабилитации, поступила на биофак педагогического института - здесь осечки не было.

Как всё будет, время покажет. Впереди неизвестная, новая, всё-таки жизнь.

Выбирая свой путь, своё, казалось, направление, что-то мы всё-таки упускаем в жизни, и порой только книга – источник размышлений, заполняя наше время, уравновешивает, приводит к изменению взглядов и суждений,  сглаживая категоричность. Книга – это средство, с помощью которого можно уйти от переживания частных житейских потрясений и вернуться к поиску и осмыслению внутреннего «Я», иных его возможностей, всё познавая в сравнении. Книга - и утешитель.

« - Успокойся, Аэлита, и будь внимательна. Взгляни в глубину себя. В чём твоя тревога? Со дна твоей крови поднимается древний осадок – красная тьма – это жажда продления жизни. Твоя кровь в смятении…

- Учитель, он смущает меня иным.

- Каким бы возвышенным чувством он не смутил – в тебе пробудится женщина, и ты погибнешь. Только холод мудрости, Аэлита, только спокойное созерцание неизбежной гибели всего живущего – этого пропитанного салом и похотью тела, только ожидание, когда твой дух, уже совершенный, не нуждающийся более в жалком опыте жизни, уйдёт за пределы сознания, перестанет быть – вот счастье. Холодная печаль. А ты хочешь возврата. Бойся этого искушения, дитя моё. Легко упасть, быстро – катиться с горы, но подъём медленен и труден. Будь мудра.

Аэлита слушала, голова её наклонилась.

- Учитель, - вдруг сказала она, губы её задрожали, глаза наполнились тоской.  -  Сын неба говорил, что на Земле они знают что-то, что выше разума, выше знания, выше мудрости. Но, что это, я не поняла. Оттого у меня и тревога. Вчера мы были на озере, взошла красная звезда, он указал на неё рукой и сказал: «На ней была принесена великая жертва. Она окружена туманом любви. Люди, познающие Любовь, не умирают».- Тоска разорвала мою грудь, Учитель».

Мария долго сидела задумчивая, затем медленно вложила закладку и захлопнула книгу. «Как возвышено и печально»… Это место она, пожалуй, перечитает. Красная звезда не даёт ей покоя, о чём-то напоминая, тревожит. Мария какое-то время ещё думала о красной звезде и вообще о звёздах, затем мысленно переключилась на героиню повествования: «Что же стало с несчастной Аэлитой?

А что стало с Лаурой,  Моной Лизой, Прекрасной Дамой? Что с ними всеми стало? Похоже, авторам безразлично: авторы воспели их расцвет, вывели их в свет, перед которым они беззащитны, обнажили и оставили так на века. Пусть потомки додумывают их судьбы, смакуя детали».- Размышляла Мария. Свет жесток. Но его жестокости можно сопротивляться – заявить своё право на  жизнь.

А ведь белокурая Майка тоже исчезла из города юности и нигде более не объявилась. Нет, появилась, но уже воплощённая в Марину. И в чём-то уже иная. Неужели прошла пора белокурой поклонницы неба, мятущейся мечтательницы Майки? Неужели исчезнет и никем не будет воспето её явление на земле, её внутренняя и внешняя красота, ни в поэзии, ни на полотне? Красота и молодость так быстротечны. Но ведь Создатель не оставляет свои прекрасные творенья без внимания, без памяти о них.  И, возможно, навстречу ей уже вышел Мастер, что разглядит неотразимую красоту Майки, может быть, уже в её новой ипостаси. Будет ли это тень Майки, её отголосок. Посмотрит ли она сама на себя со стороны, отстранённо, почувствует ли себя  сутью образа, а свою земную жизнь – продолжением этой сути?

Вот, уже второй месяц ходит Мария в свой институт, после занятий  заходит в гастроном и… домой. У неё установка: оценка знаний не должна быть ниже «хорошо» по пятибалльной шкале. К занятиям готовиться надо тщательно.

После института  с однокурсниками идут гурьбой  до перекрёстка и расходятся: кто на переход, а кто за угол и дальше. И это дорога, которую осилит только идущий. И все судьбоносные явления происходят тоже в пути. Вот он, зелёный свет перехода – пора…

Она шагнула с тротуара на мостовую в общей толпе прохожих. И идя во встречных потоках, они сразу увидели друг друга. Как зачарованные, на миг сцепились глазами. Вернее, её для него словно прожектор высветил  среди серой суетливой толпы. Она же, подняв взгляд, обожглась о дерзкий цыганский пламень его глаз. А ноги несли их в противоположные стороны. У этой гордой польки не дрогнул ни один мускул в лице, но какой-то давний инстинкт дал понять, что он пойдёт за ней. Он развернулся, и пошёл следом. У подъезда остановились, она обернулась. Вновь увидела буйную, кудрявую голову и глаза ясные, восхищённые, словно две звезды, мерцающие из-под густых  чёрных бровей. В голове сразу сложился набросок образа: «Этот парень независим  от расхожих суждений, как и от моды. Он искренен, не многословен, ибо взвешивает слова. Он горяч, талантлив, он влюблён. Влюблённость - его обычное состояние». Вот, как много можно сказать, не сказав ни слова.

Ему в первый же день удалось узнать, где живёт эта, неземной красоты, девушка, и, что у неё, вероятнее всего, никого нет. Об этом сказал её осторожный, сдержанный взгляд  и отсутствие торопливости, когда оказались у подъезда. Назавтра он ждал у подъезда в это же время с цветами. Сказал, что его зовут Леонид, и  просил её назвать имя. Она смущённо засмеялась и сказала, что у неё много имён.

-  Какое назвать: Майка, Маринка, или….?

Но он  опередил её:

-  Назови то, что в паспорте.

-  В паспорте - Мария, -  произнесла, поморщившись.

-  Тебе не нравится имя Мария? Почему?

Она задумалась: стоит ли говорить, ведь глупость, конечно.

- В школе называли Марусей, и, когда хотели позлить, пели песню про Марусю Климову из блатного фольклора.

- Зря ты…. Знаешь, что это, пожалуй, единственное международное имя, распространённое почти во всех народах и языках. И мать Иисуса Христа тоже Мария.

-  Мы же в космос летаем. У нас страна атеистов,- ухмыльнулась Мария.

-  Летать мы летаем, но многого пока не знаем.

-  Тогда, Майя у греков – богиня, мать Гермеса, а в Индии – царица, мать Будды. Марина тоже – значит морская, и имеет отношение к греческой богине Афродите. Так что с богами у меня перебор. Хотя, в общем, пора взрослеть, будем привыкать к Марии? – Согласилась она.

Они стали видеться почти ежедневно. И Леонид весь учебный год приходил с цветами, порой с целыми вёдрами цветов. Иногда он напрашивался «на чай», тогда и разрисовал стены однушки космическими сюжетами, где главной героиней была Мария.  Однажды он решился спросить то, что его мучило с некоторых пор.

 - У тебя протез…  или как? Сколько…? – он показал на себе ниже колена.

Она нахмурилась и покачала отрицательно головой. Он поднял ладонь до колена – она опять покачала головой. Потом резко отсекла на себе ладонью гораздо выше колена  и произнесла:

-  Вот. И, пожалуйста, уходи! – почти закричала.

В ней кричало раненое самолюбие, Ведь вместе с травмами тела, человек неизбежно получает раны души, раны наносятся и на мировосприятие. Оно становится недоверчивым и более  ранимым.

 Он ничего не сказал, только посмотрел продолжительно и, действительно, повернулся и ушёл. Не появлялся с неделю. Может, занят был – диплом всё-таки. Может, решал для себя что-то.

  Что передумала Маша, лучше не спрашивать. Для её самолюбия это было первое испытание, столкновение с жестокой реальностью с тех пор, как она стала на ноги после операции. Когда-то она лихо отбраковывала парней. Сейчас, повзрослев, пережив и передумав многое, стала представлять, как это бывает больно.

Но он пришёл. Сказал, что у них, в художественной академии, уже известно о распределении, что он идёт на красный диплом, и ему предоставили выбор: Киев или Восточный Казахстан, г. Усть-Каменогорск. Он выбрал Казахстан.

  -  Почему? – удивилась Мария.

  -  Потому, что в Киеве художников пруд пруди, а ты слышала хоть одно имя? Нет им там ни применения, ни ходу. Они там куда-то теряются. В основном ремесленничество. В Казахстане больше возможностей проявиться. И Восточный Казахстан, Алтайские горы - это нечто неизведанное. У меня, на всякий случай, в дипломе написано: «Живописец» с правом преподавания. Училища, техникумы, институты - строительный, архитектурный, художественный – мои. Я могу в них преподавать. Я – свободный художник, но и без куска хлеба моя семья не останется.

Сделав паузу, наблюдая за реакцией, Леня тихо спросил:

  -  В Казахстан со мной поедешь?

Мария поняла, что это уже взвешенные слова мужчины. Значит, восторг пересилил страх перед трудностями. А может и наоборот: чувство взятой  ответственности  делало его мужчиной, а уязвимость её – женщиной. Интерес друг к другу, растущая доверительность и посвящённость в дела и проблемы друг друга, в дополнение к восхищению красотой и талантом, делают людей единым целым.

(продолжение следует)