Печальные события привели Лену в Аёшку, маленькую деревеньку, куда она много лет приезжала на каникулы к бабушке Шуре. Вот уже полгода, как любимой бабушки не стало. Вступив в права наследования, Лена решила продать избу. Родственники встретили её приветливо, а вот изба!
Третья ночь была хуже предыдущих двух. Бесконечная возня по углам, шарканье в сенях и вкрадчивые скрипы половиц уже не пугали, а просто бесили Лену. И когда на чердаке, прямо над её головой, что-то грохнуло и затрещало, она зло закричала в темноту:
−Сгинь, нечистая сила! Оставь меня в покое!
Побив скомканную подушку, как боксёрскую грушу, девушка повернулась к стене и с головой накрылась простыней. Изба продолжала испытывать её нервы: поскрипывала, и безысходно вздыхала. Лена никак не могла взять в толк, что могло издавать подобные звуки. Рассохшиеся рамы? Старая мебель? Или расходившиеся мыши? А может… крысы! Этих мерзких грызунов Лена боялась больше чем пауков и грозу.
«Вот куплю в сельмаге отраву и крысоловки! Будет вам веселье!» – мстительно подумала она.
В сенях обиженно всхлипнули дверные петли. Выпутавшись из простыни, Лена замерла, всматриваясь в рассеянную мглу, ожидая продолжения. И когда уже было невмочь сдерживать затаённое дыхание, ей почудилось, что тяжёлая входная дверь бесшумно распахнулась и маленькое мохнатое существо прошмыгнуло, скрывшись в пóдполе* на кухне.
«Ну вот, к слуховым галлюцинациям прибавились зрительные! Уж не схожу ли я с ума?». – встревожилась Лена.
Она долго ещё ворочалась в постели, и всё же уснула под утро. Проснулась поздно, полуденное солнце упиралось лучами в пыльные стёкла, а воробьи с хулиганским апломбом чирикали и заглядывали в окна. На соседском дворе бестолково галдела домашняя живность, создавая вавилонское столпотворение. Лена болезненно поморщилась, голова трещала, как перезревший арбуз, всё тело ломило, будто она целую ночь гири таскала, а не боролась с бессонницей в мягкой постели.
В сенях взвизгнула дверь, и послышались шаги.
«Дежавю…» − испуганная мысль толкнула замершее сердце, разогнав его до бешеного галопа.
Входная дверь широко распахнулась, и на пороге возникла румяная тётка Маруся, схожая своей колоритной натурой с русской печкой: большая, жизнерадостная, хлебосольная. Рядом с ней всем было тепло и уютно.
−Спишь долго, девушка! – бодро улыбнулась она. – Уж полдень на дворе!
«А Германа всё нет», − мрачно усмехнулась Лена, некстати вспомнившейся фразе из «Пиковой дамы».
Меньше всего ей хотелось сейчас общаться с развесёлой тётушкой, которая со своим неуёмным оптимизмом немедленно начнёт ставить племянницу в вертикальное положение. При этом окажется, что ей совершенно не важно, как поставить «объект» − на ноги или на уши.
−Я тебе шанежек и пирожков принесла, молочка холодненького. Молочко у нашей Зорьки сладкое, жирное, − хлопотала на кухне тётушка. Заглянула в комнату к Лене. – Ой, Леночка, детка, чегой-то ты такая квёлая? Не заболела? – насторожилась она.
−Нет, тётя Маруся, просто плохо спала. Крысы, наверное, ходят. Всю ночь шумели да шуршали. Под утро только уснула.
Тётя Маруся размашисто перекрестилась на угол, где у бабушки висела икона. Потом присела на край постели и грустным голосом сказала:
−Домовой это балует, испытывает тебя! Как бабушка Шура умерла, царство ей небесное, он сиротинушкой остался. Тоскует. Вещи и домовые дольше людей живут, не одного хозяина меняют… Может у нас ночевать будешь?
−Глупости всё это. Я не верю ни в домовых, ни в прочую нечисть. – Упрямо тряхнула головой Лена.
−А тебя не спрашивают, веришь ты или нет! Хвост прищимят, по-другому мяукать начнёшь! – вдруг рассердилась тётушка. Резко поднялась и вышла, громко хлопнув дверью, да так, что дверная ручка-кольцо, отбила ритмичную морзянку.
Обескураженная выходкой тётушки, Лена пожала плечами. Встала, оделась, причесала пятернёй короткие вьющиеся волосы, цвета тёмного янтаря. Плеснула в лицо несколько горстей воды из рукомойника и, не вытираясь, с аппетитом зажевала пышный пирожок с картошкой. Запила молоком, прямо из крынки. Взяла румяную шаньгу с творогом, и чуть было не подавилась куском, увидев на кухонном окне огромного чёрного кота. Она могла поклясться, что ещё несколько секунд назад котяры там не было! Как и откуда нарисовался незваный гость, она и предположить не могла. Кот гипнотически уставился на шаньгу, громко мурлыча, весь подался вперёд, нетерпеливо перебирая передними лапами. Надкушенная сдоба сама собой выпала у Лены изо рта, и шмякнулась на пол. Кот изящно изогнул хвост, с томным возгласом «мяумур», грациозно спрыгнул с окна, ловко подхватил шаньгу и, молниеносно скрылся в пóдполе*, шмыгнув туда через квадратную отдушину. Ошеломлённая девушка растерянно отхлебнула из крынки. Потом налила молока в блюдце, поставила у лаза и покискала. В ответ раздался недовольный рык – «мало, мало, мало…». Это кот расправлялся с добычей и предупреждал, что ни с кем делиться, не намерен.
−Жадина! – фыркнула Лена. – Сегодня больше ничего не получишь! Лови крыс, они совсем обнаглели, спать не дают.
−Воут ещё! – невнятно раздалось из лаза.
«Почудилось?» − обомлела девушка.
Её обуяло упрямое любопытство. Бросив завтракать, она открыла подполье и, оставив крышку в вертикальном положении, спустилась вниз.
Падающего через люк света, оказалось достаточно, чтобы рассмотреть пустые отсеки для картошки. В одном из них, в самом дальнем уголке, лежала горка (ведра в три) семенных клубней. Кота не было нигде. Лена позвала его. Тихо. Она стала подниматься наверх. Вдруг, крышка с оглушительным грохотом упала, захлопнув люк. Испуганную девушку обдало упругим пыльным потоком воздуха, окутав темнотой и паутиной. Она панически замахала руками, срывая с себя липкие, рвущиеся с едва слышным треском, клочья. Ощупью добралась до верха лесенки, упёрлась в крышку руками и головой, стала её поднимать. Ничего не получилось. Широкие толстые плахи, оказалась слишком тяжёлыми. И в последний момент Лене показалось, что сверху на крышку кто-то надавил, не позволяя ей выбраться из западни. Она боялась пауков. И необузданное воображение тут же разыгралось, нарисовав, чистой воды, хоррор! Девушка «услышала» шорох многочисленных мохнатых лапок, но страшилась обернуться, чтобы не встретиться взглядом со зловещими мерцающими глазками пауков. Через мгновение всё стихло, это хитрые твари затаились для того, чтобы внезапно набросится и, вонзить сочащиеся ядом хелицеры, в её нежную кожу! А потом они, не спеша и деловито, замотают парализованное тело в паутину, подвесят в самом тёмном углу, и будут терпеливо дожидаться её скорой смерти! Страх, бывает неплохим допингом. Откуда силы взялись! Лена упёрлась в крышку и выжала на руках ранее неподъёмный для неё вес. Поспешно выскочила наверх, будто и правда за ней гнались пауки и, с силой захлопнула люк, даже стены сотряслись и в окнах задребезжали стёкла. Села на широкий порог, посидела с минуту, унимая скачущее сердце и дрожащие конечности. И вдруг развеселилась, захохотала:
−Ну и дурища! Трусиха!
Чайные чашки в буфете отозвались фарфоровым смешком на её признание.
−Мравильно! – мяукнул кот, лакая молоко из блюдца.
−Киска, хочешь ещё молочка? – спросила Лена.
Кот потянулся, потёрся об её ноги, ткнулся мордочкой в руку и замурлыкал сочно, с перекатами. За это получил ещё одну порцию молока и кусок пирога. Так у Лены появился новый друг, бессловесный, но не молчаливый, компаньон по скучным дождливым вечерам.
С тех пор, как она подружилась с котом, изба перестала с ней враждовать. Теперь Лена спала спокойно, её сон оберегал, чутко дремлющий в ногах чёрный кот, которого она назвала Сенькой.
Тётя Маруся по-прежнему приносила по утрам покушать, но уже не зазывала перебраться к ней. Только однажды сказала, что домовой видимо, признал Лену за хозяйку.
Дела ладились, нашлись покупатели на бабушкину избу. Осталось оформить документы, и можно возвращаться домой, в город.
Время катилось неспешно. Был обычный день и столь же обычный вечер. Перед сном Лена почитала книжку и, пожелав Сеньке спокойной ночи, безмятежно уснула. Ох, и привиделся же ей сон, суперкошмар! На всю жизнь запомнила!
Лежит это она себе в своей постели в принуждённо неудобной позе, со связанными руками и ногами. Верёвки врезались в запястья и щиколотки. Было больно и страшно. Она подняла глаза и увидела Сеньку, который со злобным интересом наблюдал за ней. Лена попыталась развязать зубами путы на руках, но узлы оказались очень тугими. Её всё сильнее беспокоила собственная беззащитность. А ещё, тяжёлое нарастающее предчувствие беды, и Сенькины немигающие глаза, которые с каждым мгновением наливались зелёной пронзительной лютью. Его рот растягивался в широкую пасть, полным-полно набитую игольчатыми зубами в три ряда. Она не уловила момент, когда Сенька совсем перестал походить на кота. Он ощерился и набросился на девушку, острый зуб царапнул запястье. Лена извивалась гусеницей, кричала и яростно отбивалась. Она не сразу поняла, что монстрик перегрызает верёвки, а не пытается заесть её. Наконец, обрывки верёвок разлетелись, вместе с лоскутьями кошмарного сна и Лена проснулась.
Бегство из кошмара в реальность не всегда становится спасением. Ужас снова схватил её за горло. Лена увидела, что на её запястье кровоточит глубокая царапина. А в лицо ей орёт, истошным голосом, взъерошенное существо.
−Мряк! Мряук! Мряук! – вопило оно, и трясло Лену за руки цепкими когтистыми не то ручками, не то лапками.
Девушка вскочила с постели, сгребла на себя простыню. А мохнатик попискивая, бросился к двери и пропал… сквозь дверь! В этот момент, под ногами поплыл пол, у Лены закружилась голова, на потолке качнулась лампочка на длинном шнуре, а в буфете тонко звякнула посуда.
«Землетрясение!» − ударила по нервам догадка.
Она схватила халат и выскочила наружу. Улица пугала своей пустынностью. По дворам на разные голоса скулили, лаяли и подвывали собаки, ревели коровы. Лена бежала вдоль улицы, стучала в ворота, и кричала:
−Спасайтесь! Люди, землетрясение!
Добежала до тёткиного дома, забарабанила в оконное стекло:
−Тётя Маруся! Вставайте! Землетрясение!
Тётушка немедленно распахнула окно, видимо, уже не спала.
−Беги, Леночка к конторе там, на пожарном щите топор висит, а рядом колокол из газового баллона подвешен, бей в него, поднимай народ!
И девушка помчалась, не чуя под собой ног.
Звон тревоги поднял деревню. Полуодетые люди выбегали из домов, отвязывали присмиревших собак, выгоняли скотину из хлевов на открытое место, в поле. Несколько сильных толчков сотрясли землю. Утром, когда селяне убедились, что все успокоилось, печальная процессия потянулась к деревне. Удручающий вид имела она. Покосившиеся срубы, рухнувшие крыши, а избушки – развалюшки, раскатились по брёвнышкам. К счастью во время землетрясенья никто не погиб, отделались синяками − шишками, да страхами − переполохами.
Пожары потушили, пожитки разобрали, да и начали всем миром по-новому отстраиваться. Бабушкина изба осталась целёхонькой, только кое-где штукатурка осыпалась. Цена на дом поднялась вдвое. Но Лену это мало радовало…
Сенька пропал. Безуспешно она его искала и звала.
А тётя Маруся сказала:
−И не ищи, и не страдай. Это был домовой. Он тебе показался, а это им не положено. Вот он теперь виноватый и прячется. А знаешь что? Ты его можешь с собой забрать, раз у вас всё сладилось – сгладилось. В ночь перед отъездом, после двенадцати часов, положи под печь валенок и заговор скажи:
«Домовой, домовой, поезжай со мной!» Валенок с собой забери. Дома в укромный уголок, в чуланчик какой положи. Вот и будет у тебя жить домовой. Да не забывай поздравлять его 28 января – в день всех домовых. Кашей угости, молочком. Перед сном счастья ему пожелай. А десятого февраля день рождения домового. В день рождения всем хочется чего-нибудь особенного и домовым тоже. Привечай его, он не одну тебя от гибели спас. Такой домовой – счастье в доме, да не мы выбираем, нас выбирают.
Домой Лена ехала с тяжеленной сумкой набитой продуктами, которые тётушка буквально натромбовала, и валенком подмышкой. В городе прохожие недоумённо оборачивались, вслед девушке с модельной внешностью, которая летом «носится» с валенком (причём с одним), как дура с писаной торбой.
Валенок «поселился» в кладовке на нижней полке. Но о Сеньке не было ни слуху, ни духу. Лена искренне печалилась, вспоминая его и вскоре, в память о коте – домовом, в квартире появился чёрный котёнок, с белой мордочкой и белыми лапками, которого она, недолго думая, назвала Домовым. Игривое чудо обожает спать у неё в ногах на одеяле. Но иногда, то ли чудится, то ли мерещится ей, что два пушистых существа нежатся на постели: котёнок по кличке Домовой и домовой по имени Сенька. И ещё… в её доме все счастливы!
____________________________________________
*пóдпол(народное изречение) – подполье.
плаха – широкая доска ручного распила.
хоррор – жанр литературы (ужастики).
Комментариев нет:
Отправить комментарий