Зимнее утро в
Белоруссии начиналось еще до света.
Вареньку будит крик
петуха. За разрисованным морозом окошком темно, но на столе – керосиновая лампа
и мать уже хлопочет около печки. Мать всегда встает раньше петухов. По
бревенчатым стенам избы ползут ломающиеся тени. В углу стоит ткацкий станок,
рядом примостилась примитивная прялка, напоминающая большую деревянную
расческу, а к ней привязана куделя, из которой мать вечерами тянет тонкую
льняную нить. Ниточку-то мать тянет тоненькую, а полотно получается грубое,
толстое, платье из него на маленькой Вареньке стоит колоколом. Но прежде, чем
шить одежду, готовое тканое полотно еще расстелют на снегу для отбеливания. А вот
обувки в доме лишней не бывает, валенки одни на всех детей в доме. И, кто
посноровистей первым схватит валенки, тому и на улице гулять.
Вот уж где
хорошо! Катание на салазках, санках по сугробам, которые засыпали дома выше
крыш. Детвора в прямом смысле ходила по крышам от избы к избе. Домой являлись только к вечеру, голодные и
обледенелые, как сосульки. После прогулки по сугробам отец веником хлестал
Вареньку в жарко натопленной баньке, одновременно поддавая жару на каменку,
плеснув ковш воды, а потом выбрасывал ее трехлетнюю голенькую из жарко
натопленной баньки прямо в сугроб. Варенька пищала и смеялась, и раз за разом
вновь просилась в сугроб. Странно, но до трехлетнего возраста Варенька мылась с
мужским населением деревни, а сейчас ей уже пять, она взрослая и в баню ходит с
мамой.
И весной
Вареньке было раздолье. Только появлялись первые проталинки, еще лежал снег, а
она, выплакав у матери разрешение побегать босиком, носилась, не ощущая холода
босыми ножками. Прыгала козленком с одной проталинки на другую. Что удивительно
– ни разу не захворала.
И вот отзвенели
серебристые ручьи, под соломенной стрехой весело зачирикали воробьи, прилетели
скворцы, зацвела липа возле избенки, зазвенел от птичьего пения лес. Трава
накрыла зеленым ковром землю и хозяйки выгоняли коров из душного хлева пастись
на цветущий луг. В ульях загудели пчелы, а вечерами возле изб дымились костры –
варилась рассыпчатая как спелый арбуз картошка. О подойники звенели струйки
молока.
Летом и осенью Варенька
по-настоящему счастлива. Она босиком порхает по цветам от одного костра к
другому, заглядывает в каждый уголок, успевает попрыгать через веревочку – да мало
ли дел надо успеть переделать до наступления темноты.
С теткой
собирали в лесу ягоды: бруснику, голубику, чернику, клюкву, малину, землянику,
лесные орехи. И грибы: рыжики, маслята, грузди, боровики, подосиновики, подберезовики,
опята, волнушки, сыроежки, лисички… Все это собиралось в корзину вперемешку с
еловыми иголками и приносилось домой.
Помогала она и
на сенокосе: маленькими грабельками сгребала сено, а затем отец подсаживал ее
на воз, и она восседала на пахучей копне, свысока обозревая Графский лес.
Отец брал
Вареньку и на рыбалку. Ах, какая вкусная была рыба, запеченная на костре! А зеленоватая
щука пугала острыми как иголки зубами.
И опять
наступала зима. Белым покрывалом укрыта земля, замерзла речка. Графский лес
уснул богатырским сном, обледенел колодезный «журавль», стоя на одной ноге.
Только снегири клюют последние гроздья красной рябины, да покачиваются кормушки
на деревьях. Скворечники укутаны снегом точно ватой. Лишь изредка проскрипят
сани, в которых сидит старый конюх, закутанный в овчинный тулуп, лениво
покрикивая на лошаденку.
А в избенке у
замерзшего окошка сидит Варенька. Своим дыханием отогрела она маленькую
проталинку на узорном стекле и смотрит на улицу любопытными глазенками в
надежде, что сегодня мама отпустит ее на улицу покататься на санках в старых
валенках. А там уж и до весны недалеко.
Комментариев нет:
Отправить комментарий