"Чехов: известный и неизвестный". К 155-летию А.П.Чехова.

С  биографией и творчеством этого великого писателя мы впервые познакомились, будучи еще школьниками младших классов. Едва ли в Русском мире отыщется человек, которому в память не врезалось бы несколько точных или остроумных его высказываний. Со школы мы помним: «На деревню дедушке», «Все прекрасно, да как бы чего не вышло». Позднее, вчитываясь в его рассказы, мы соглашаемся с тем, что «бездарен не тот, кто не умеет писать повестей, а тот, кто их пишет и не умеет скрывать этого»,

что «хорошее воспитание состоит не в том, чтобы не пролить соуса на скатерть, а в том, чтобы не заметить, как это сделал кто-нибудь другой»,

или что «в человеке должно быть все прекрасно: и душа, и одежда. И мысли».

Зачитываясь Чеховым, мы не устаем удивляться его глубоким наблюдениям:

«Когда вам скажут, что у вас что-нибудь вроде плохих почек и увеличенного сердца, и вы станете лечиться, или скажут. Что вы сумасшедший или преступник, то есть, одним словом, когда люди вокруг обратят на вас внимание, то знайте, что вы попали в заколдованный круг, из которого уже не выйдете. Будете стараться выйти и еще больше заблудитесь».

«Пока с обывателем играешь в карты, или закусываешь с ним, то он мирный, благодушный и даже неглупый человек, но стоит только заговорить с ним о чем-нибудь несъедобном, например о политике, или науке, как он становится в тупик, и заводит философию такую тупую и злую, что остается только рукой махнуть и отойти».

Мы, казалось бы, абсолютно все знаем о его творчестве, но каждый раз открываем для себя что-нибудь такое, чего раньше или не замечали, или не придавали значения. Глядя на знакомый с детства портрет сухонького земского врача в пенсне, вчитываясь в глубокие жизненные наблюдения, мы привыкли думать о нем как о старом человеке. А между тем Чехов скончался в возрасте всего лишь 44 лет. За это время он успел написать более 500 рассказов и около 10 пьес. Мы знаем, что некоторые свои произведения он подписывал псевдонимом Антоша Чехонте, но на самом деле у него было более 50 комических псевдонимов. По всей России Чехов собирал смешные фамилии. Которые потом вставлял в свои произведения: Чимша-Гималайский, Трахтенбауэр, Проптер, Свинчутка, Розалия Осиповна Аромат, Зевуля, телеграфисть Ять, акушерка Гадюкина отнюдь не выдуманы. Памяти Антона Павловича Чехова посвящены сотни поэтических строк. И если собрать воедино все эти стихи, то объем рукописи составит труд в десятки томов.

***

Ах, зачем нет Чехова на свете!

Сколько вздорных – пеших и верхом,

С багажом готовых междометий

Осаждало в Ялте милый дом…

День за днем толклись они как крысы,

Словно он был мировой боксер.

Он шутил, смотрел на кипарисы

И, прищурясь, слушал скучный вздор.

Я б тайком пришел к нему, иначе,

Если б жил он, - горькие мечты!

Подошел бы я к решетке дачи

Посмотреть на милые черты.

А когда б он тихими шагами

Подошел случайно вдруг ко мне –

Я б, склоняясь, закрыл лицо руками

И исчез в вечерней тишине.

В своих произведениях Чехов продолжал традиционную для классической русской литературы тему « маленького человека». Но если писатели, предшественники Чехова, изображали героев – «маленьких людей» - с некоторым сочувствием, состраданием, то в большинстве рассказов Антона Павловича ничего подобного не было. В 80-е годы, когда казенные отношения между людьми пропитали все слои общества, «маленький человек» превратился в человека мелкого и утратил свойственные ему гуманные качества. И уже даже не мелкий, а мелочный человек представляется нам в образе доктора Старцева («Ионыч»), учителя Беликова («Человек в футляре»), экзекутора Червякова («Смерть чиновника»). Мы не испытываем к ним ни малейшего сочувствия, более того – мы испытываем к ним отвращение и брезгливость.

Автор, безусловно, обличает среду, убивающую в человеке человеческое начало, но считает, что человек и сам обязан противостоять влиянию общества. Если человек духовно силен и внутренне независим – он обязан это делать. Писатель считает, что каждый уважающий себя человек в состоянии дать отпор тлетворному влиянию окружающих. Что могло дать такие силы? В чем он сам черпал силы противостоять косности окружения? Ответ на этот вопрос так же могут дать стихи, посвященные его памяти.

***

За увитой ветками оградой,

Как во сне я вижу этот сад.

Он стоит, не тронутый распадом,

Как и двадцать лет тому назад.

До последней черточки знакома

И щемящей нежности полна

Одинокость чеховского дома,

Грусть венецианского окна,

Кипарис и в легкой дымке горы,

Словно годы в дальнем далеке…

До сих пор слышны здесь разговоры,

Чей-то смех и тени на песке.

Но в ряду волшебных превращений

Мне другой запомнился сюжет:

Сад ночной и на твои колени

Молоком пролился лунный свет.

Ты была юна и белокура

В том далеком памятном году.

И стрела разящая Амура

Угодила в сердце на беду.

А когда в саду погасли свечи

Южных звезд, и день встал без прикрас –

Понял я значенье нашей встречи,

Краткой, словно чеховский рассказ.

То, что Антон Павлович Чехов был земским доктором и лечил людей, мы знаем если не с детства, то с подросткового возраста точно. То, что Чехов был мастером короткого рассказа, стыдно даже напоминать. О Чехове-садовнике знают единицы, максимум – десятки людей, большинство из которых живет в Ялте, где сад, выращенный им, жив и по сей день.

Теплой и сухой осенью 1898 года А.П.Чехов купил небольшой участок, 37 соток, на окраине Ялты, на склоне южной гряды Крымских гор.Виды на море и горы были великолепны, но другими достоинствами участок не обладал. Благоустройство его потребовало много сил и энергии. В основу композиционного построения сада легло террасирование. Благодаря террасам, многие из которых закреплены стенками из местного известняка, была предотвращена эрозия почвы и появились зоны с особым микроклиматом и соответствующими растениями.

Установив связи с разными садоводствами, Чехов получил саженцы, семена и луковицы декоративных плодовых деревьев и кустарников, многолетников, оранжерейных и комнатных растений. Причем выписывал в основном субтропические растения как наиболее соответствующие средиземноморскому климату Ялты. Он приобрел даже некоторые экзотические растения (апельсины, лимоны), культивируя их в кадках с укрытием на зиму в доме. Уже только подбор ассортимента растений показывает глубокое проникновение его в мир природы, увлеченность широко эрудированного человека, который не для красного словца сказал однажды, что если бы не литература, то он был бы садовником.

На небольшой территории Чехову хотелось разместить как можно больше деревьев: он выписывал много пирамидальных форм, которые меньше занимают пространства: шелковица, акация, бирючина, самшит, кипарис, тополь. Были высажены десятки пирамидальных кипарисов, 50 пирамидальных акаций. Основные работы по посадке Антон Павлович выполнял сам – немного на земле писателей, собственноручно заложивших сад.

В конце марта 1899 года Чехов пишет: «Петушки посажены, осенью посажу их тысячи». (Петушками в народе называют ирисы). Их и сегодня много в саду. Из мелиховского имения ему по почте переправляются сахалинская гречиха и пионы, которые растут там и сегодня. Особенно много высаживалось роз, к которым Чехов относился с особой любовью.

Из письма от 26 ноября 1899 года к В.И.Немировичу-Данченко: «Сад будет необыкновенный. Сажаю я сам, собственноручно. Одних роз высадил сто, и все самые благородные сорта».

Всего было посажено 57 сортов роз. Все посадки Чехов записывал в особую тетрадь «Сад». В нее внесено по-русски и по-латыни 159 названий видов и разновидностей древесно-кустарниковых растений. Растения, посаженные при жизни Чехова, считаются мемориальными. Мемориальную ценность имеют так же восстановительные посадки, когда на прежнгем месте высаживаются экземпляры той же породы.

После смерти писателя, его сестра и наследница Мария Павловна Чехова прилагала много усилий по сохранению сада. С 1923 по 1936 годы большую помощь оказывал в этом и младший брат писателя Михаил, переселившийся в Ялту. В одном из его июньских писем 1928 года говорится: «Я довел наш сад до высокой точки. Роз - целое море, от цветов не видно листвы».

Нетопленные печи холодны.

Ни экскурсантов, ни экскурсоводов.

И полон дом воскресной тишины –

Она ему желанна как свобода.

Ведь все-таки – три миллиона лиц,

Шесть миллионов ног – не так уж мало…

Звучит скрипучий говор половиц

Из года в год все более устало.

Не слышит, впрочем, этого никто.

Сюда со всех концов земли приехав,

Хотят увидеть шляпу и пальто,

Узнать, где спал и как обедал Чехов.

И замечают, оглядев весь дом,

Кровать и стол, и в кабинете нишу,

Что чудно сохранилось все кругом.

И, кажется: хозяин только вышел…

Ах, нет, увы! Он вышел так давно,

Что не припомнят даже старожилы.

И это разноцветное окно

С тех пор десятки зим запорошили.

Он без хозяина – как тело без души,

Как печка без огня, как жизнь без цели.

Чернильница пуста. Карандаши

Давно не пишут. Осень дует в щели.

Всю жизнь писателю сопутствовала музыка. Правда, Антон Павлович не был неизменным посетителем концертов и оперных премьер, для этого у него не хватало времени. Чехов не играл так же ни на одном музыкальном инструменте. И все же музыка для Чехова, как и общение с природой, была глубокой внутренней необходимостью. Превосходная зарисовка Чехова, слушающего музыку в Бабкине, сохранились в воспоминаниях Н.В.Голубевой. Вечер открылся романсами Глинки в исполнении Владиславлева

«Чехов сидел в уголке, подперев голову руками и как будто уйдя совершенно в другой мир. Владиславлев пел чудесно; когда он окончил, только через минуту послышался вздох и шорох в комнате. Чехов встал, как-то выпрямился весь, глаза его сияли как звезды, казалось, что искры летели от них, лицо его было бледно и вдохновенно. Он молча крепко пожал руку Владиславлеву и опять сел на свое место, взъерошил волосы, откинул голову. Концертное отделение заканчивалось всегда «Лунной сонатой» Бетховена, всегда при лунном свете. Антон Павлович ушел на крыльцо и сел на нижнюю ступеньку… Я предложила было идти туда же, но отец сказал: «Антон Павлович любит быть всегда там один». Соната в таком исполнении и в такой обстановке произвела на меня очень сильное впечатление. По окончании ее все разошлись не прощаясь и не произнося ни слова».

Когда играют «Лунную сонату»,

Кометы замедляют свой полет.

По кромке ночи, словно по канату

Мелодия волшебная плывет.

Тогда поток игривый не резвится,

И тополь белым пухом не мете.

Тогда в полночной мгле Ночная Птица

Под сенью многолистой не поет…

И горома не слышны тогда раскаты,

И в роще замолкает соловей.

Когда играют «Лунную сонату»,

Сама природа молча внемлет ей.

Брат писателя, Николай Павлович Чехов, так же был музыкантом-самоучкой. В детстве по слуху выучился играть на пианино и, по словам многих, талант к музыке у него был еще более, чем к живописи. Антон Павлович любил слушать прочувствованную игру брата. Глубокий лиризм делал Антона и Николая Чеховых особенно близкими. У писателя лиризм нашел гениальное воплощение в его рассказах, повестях и пьесах. У художника он был глубоко скрыт и только неожиданно и сильно проявлялся в исполнении музыкальных произведений. Чехов любил писать под долетавшую до него приглушенную музыку. Музыка давала точно крылья писателю. Одно из частых воспоминаний дома в Кудрине: «Согнувшись над письменным столом, сидит Чехов, и при свете лампы что-то дописывает. Сверху, из второго этажа, доносятся нежные меланхолические звуки шопеновского «Ноктюрна». Это брат Антона Павловича, художник, играет на рояле».

Вежливый доктор в старинном пенсне и с бородкой,

вежливый доктор с улыбкой застенчиво-кроткой,

как мне ни странно и как ни печально, увы —

старый мой доктор, я старше сегодня, чем вы.

Годы проходят, и, как говорится,— сик транзит

глория мунди,— и все-таки это нас дразнит.

Годы куда-то уносятся, чайки летят.

Ружья на стенах висят, да стрелять не хотят.

Грустная желтая лампа в окне мезонина.

Чай на веранде, вечерних теней мешанина.

Белые бабочки вьются над желтым огнем.

Дом заколочен, и все позабыли о нем.

Дом заколочен, и нас в этом доме забыли.

Мы еще будем когда-то, но мы уже были.

Письма на полке пылятся — забыли прочесть.

Мы уже были когда-то, но мы еще есть.

Пахнет грозою, в погоде видна перемена.

Это ружье еще выстрелит — о, непременно!

Съедутся гости, покинутый дом оживет.

Маятник медный качнется, струна запоет...

Дышит в саду запустелом ночная прохлада.

Мы старомодны, как запах вишневого сада.

Нет ни гостей, ни хозяев, покинутый дом.

Мы уже были, но мы еще будем потом.

Старые ружья на выцветших старых обоях.

Двое идут по аллее — мне жаль их обоих.

Тихий, спросонья, гудок парохода в порту.

Зелень крыжовника, вкус кисловатый во рту.

Мало известен еще и такой факт из биографии Чехова: в 1887 году весной состоялось его знакомство с одним из величайших композиторов России – с Петром Ильичем Чайковским. Чехов, страстно любивший музыку, был знаком с его произведениями давно, и личное знакомство было для него, в буквальном смысле слова подарком судьбы. Но и Чайковский знал о Чехове задолго до того, как они были представлены друг другу. Из воспоминаний Николая Чехова: «Чайковский и Чехов разговаривали о музыке и литературе. Однако это не была просто дружеская беседа. Это был разговор о большой совместной работе. Оба они обсуждали создание будущего либретто для оперы «Бэла», которую собирался сочинить Чайковский. Он хотел, чтобы либретто написал для него по Лермонтову брат Антон. Бэла – сопрано, Печорин – баритон, Максим Максимыч – тенор, Казбич – бас». Сестра писателя так сказала о его душевном состоянии после встречи с композитором: «Антон Павлович был счастлив!»

К сожалению, ряд обстоятельств помешал Чехову и Чайковскому осуществить план совместной творческой работы над оперой. Чехов отправился в путешествие на Сахалин, затем в 1891 г. уехал за границу. А в 1892 он оставил Москву и перебрался в Мелихово. Новые творческие замыслы не дали Антону Павловичу возможности приступить к подготовке либретто. 25 октября 1893 года весь мир узнал о внезапной смерти П.И.Чайковского. Чехов телеграфировал брату композитора: «Известие поразило меня… Страшная тоска. Я глубоко уважал и любил Петра Ильича, многим ему обязан». Эти взволнованные слова лучше всего говорят о том, кем был для Чехова Чайковский. Писатель до конца своих дней оставался горячим поклонником творчества Чайковского. Романсы композитора часто исполнялись в усадьбе Мелихово, звучали и в ялтинском доме Чехова.

«Было поистине изумительно то мужество, с которым болел и умер Чехов!» - сказал Иван Бунин после его смерти. Со своей болезнью Чехов жил долгие годы, казалось, что она то отпускала его, то наоборот, подступала ближе. Многие современники Чехова в своих воспоминаниях не раз подтвердят одну и ту же мысль: Антон Павлович никогда не говорил о своей болезни и не жаловался на здоровье. Даже в самые тяжелые моменты делал вид, что все в порядке, боялся расстраивать близких и друзей.

«Он даже и вида не подавал, что ему плохо, боялся нас смутить,» - вспоминал брат писателя Михаил.

А вот что писал Чехов Суворину: «Я на днях едва не упал, и мне на минуту показалось, что я умираю. Быстро иду к террасе, на которой сидят гости, стараюсь улыбаться, не подавать вида, что жизнь моя обрывается. Неловко как-то падать и умирать при чужих».

А Левитан писал в письме Илье Репину так: «Сердце разрывается смотреть на Чехова, хворает тяжко, видно по всему – чахотка, но улыбается, не подает вида, что болен. Интересно, знает или не знает правду? Душа за него болит».

Трудно предположить, что доктор Чехов не знал о своей болезни. Обычно в школах не рассказывают о том, как умер Чехов, боясь смутить детей такими терминами как кровохарканье, туберкулез… а между прочим, ничего этого и не было. Находясь в Баденвейлере, Чехов писал сестре и матери: «Здоровье мое поправляется, входит в меня пудами, а не золотниками». И что с каждым днем здоровье все лучше и лучше. А между тем силы его таяли и по свидетельству супруги его, Ольги Леонардовны, однажды ночью Антон Павлович проснулся и сам послал за доктором. Это случилось с ним первый раз в жизни.

Приехал врач, констатировал упадок сердечной деятельности, сделал укол камфары. После укола Чехов велел дать шампанского. Он сел на кровати, и громко сказал доктору по-немецки, а потом для всех по-русски: «Я умираю!» Потом взял бокал, улыбнулся и произнес: «Давно я не пил шампанского!» Спокойно выпил, лег на левый бок – и в три часа ночи его не стало.

Не мне, не мне сплетать на гроб ему цветы...

Не верит сердце в то, что жизни нет возврата.

Из дымки прошлого, как милый облик брата,

Встают знакомые, любимые черты.

На утре юности, и светлым утром мая,

Вот я брожу в саду, его словам внимая;

Он говорит о том, как нынче из земли,

Еще лишенной трав, чернеющей и влажной,

Тюльпаны ранние вдруг поднялись отважно,

О том, как яблони роскошно зацвели;

И ласка грустная прищуренного взгляда

Обводит с нежностью и свет и тени сада.

Тенистый старый сад... Он так любил его!..

Он слушал в нем весны живое колдовство,

Он в нем творил и жил... Но чеховскими снами

Не дышит старый сад; за милыми стенами

Чужие голоса, чужие дни идут,

А он, - а он нашел себе иной приют.