Павел Кравченко. Часы с кукушкой

В областном городе было несколько кладбищ. Но внимание привлекли два, старое и новое. Новое открылось в начале 90-х прошлого столетия, и в те времена – времена передела города – было особенно востребовано. Теперь же оно могло бы послужить своеобразным материалом для написания новейшей истории города и области. Здесь были целые улицы «братанов», павших в борьбе за лучшее будущее своего «пахана». И, чтоб не делить кладбище на скучные сектора с номерами, как было в начале, теперь говорили: Затонский участок, или Центральный. Или Заводской. В зависимости от того, пацаны какого района здесь лежали. И ходили на это кладбище чаще всего не поминать усопших, а поглазеть на двухметровые гранитные и мраморные надгробья, на скульптуры в полный рост, да на мавзолеи, ничем не уступающие Кремлевскому.

На старом кладбище было намного тише. И раньше здесь жизнь не била ключом, а теперь вообще затихла. Церемонии здесь проходили редко: когда «подселяли» кого-то к родственникам на заранее зарезервированные места.

Отдельный штат для каждого кладбища держать было нерентабельно, поэтому и бригада копателей, и бухгалтерия, и директор на старом и новом кладбищах были одни и те же.

Особым на старом кладбище был лишь Петрович. Как его полное имя, сколько ему лет и откуда он взялся, знали только он сам да отдел кадров. Для всех остальных он был просто Петрович. Он был сторожем, смотрителем и изредка гидом-экскурсоводом «в одном флаконе». Он и жил при кладбище в сторожке, главной достопримечательностью которой были часы с кукушкой. Откуда они взялись в кладбищенской сторожке, никто не помнил.

Но часы чинно занимали полстены и, не смотря на почтенный возраст, шли с завидной точностью. Для Петровича эти часы были и другом, и собеседником, и собутыльником. Он с ними сроднился настолько, что, не услышав в положенное время «ку-ку», бросал все и бежал в сторожку выяснять, в чем дело. Убедившись, что часы на месте, Петрович облегченно вздыхал, перетягивал гирьки, подводил стрелки и шел дальше по своим кладбищенским делам. Лишь изредка вечером, пропустив рюмку-другую, то ли с грустью, то ли с сожалением, то ли с упреком, то ли с надеждой он говорил кукушке:

- Эх, если бы ты еще и говорить умела!

Но неожиданно часы остановились. Стали намертво. Чего только ни делал Петрович! Несколько раз переводил гирьки то в одну, то в другую сторону. Затем открыл заднюю крышку и по примеру Василия Теркина куда-то дул и плевал. Правда, отверткой от греха подальше в механизм не тыкал. Он и уговаривал часы. И тряс, что есть мочи. И вверх тормашками переворачивал. Не помогало ничего. Петрович потерял аппетит, осунулся и почти почернел. Горе от потери почти родного существа было так велико, что Петрович даже пить бросил и бродил по кладбищу злой и трезвый.

Он обошел все часовые мастерские в городе, но мастера, осмотрев механизм, недоуменно пожимали плечами и советовали кладбищенскому смотрителю обзавестись чем-нибудь посовременнее. А такое старье, мол, ремонту не подлежит.

Сочувствие Петровичу высказывали лишь старушки, изредка посещавшие кладбище. И вот одна из них, Евдокия Марковна, как-то вспомнила, что в городе лет двадцать назад возле старого рынка стояла будка часовщика. И сидел в ней Мойша Иосифович, который мог реанимировать буквально любой часовой механизм. Правда, потом площадь перестроили, будку убрали, а куда девался сам мастер, она не знала. Петрович понял, что это его единственный шанс, и поиски начались.

Он заново обошел все мастерские и не только часовые. Мастера помнили Иосифовича, но куда он делся и где жил, не знали. Сунулся в паспортный стол, но там сказали, что ответ дадут только на официальный запрос. Пошел в полицию – и там дали от ворот поворот: не родственник – информация недоступна. На помощь вновь пришли старушки. Та же Евдокия Марковна сказала, что видала старого мастера на рынке. И совсем недавно.

Тогда Петрович разве что не поселился на рынке, и дней через пять его упорное ожидание увенчалось успехом. Продавец фруктов, с которым он сдружился, указал ему на старого еврея, обходившего овощной ряд.

Петрович бухнулся перед стариком на колени и принялся умолять о спасении часов, но Иосифович даже слушать не стал! Тогда смотритель проследил за мастером и выяснил, где тот живет. А позже, расспросив соседей, выяснил, что Мойша Иосифович каждый день в одно и то же время выходит «подышать воздухом» в ближайший сквер. Теперь Петрович тоже начал гулять в этом же скверике. Он то не спеша подходил к часовщику, то появлялся перед ним как черт из табакерки. Но ответ получал всегда один и тот же:

- Нет.

Да, мастер помнил еще те времена, когда он на спор, не глядя, разбирал и собирал луковицы Буре, но теперь уже и глаза не видят, и руки дрожат, так что – нет, никаких часов.

Тогда Петрович пошел на хитрость. Он несколько дней не появлялся часовщику на глаза, а когда появился, то не один. Мойша Иосифович несколько дней не видел сторожа и почти успокоился. И вот, выходя в очередной раз на прогулку, мастер прямо на пороге дома столкнулся с часами. Петрович притащил свою кукушку аж сюда, решив действовать по принципу: «Если гора не идет к Магомету».

И чудо случилось! Увидев часы, Иосифович на несколько минут потерял дар речи. Он отставил в сторону свою трость и принялся ощупывать корпус часов. Он то приседал возле них, то пытался заглянуть в окошко кукушки, то просто прислонялся к корпусу щекой. При этом бормотал что-то на идиш, понятное ему одному. Минут через пять русская речь к мастеру вернулась, и оказалось, что эти часы ему давно знакомы. И, по правде говоря, старый еврей думал, что они давно сгнили где-то на свалке. И что он очень благодарен Петровичу за то, что тот их спас. И что он теперь, конечно же, возьмется за их починку. И что отремонтирует их совершенно бесплатно. И так далее. И тому подобное.

Не ожидавший такой бурной реакции, сторож вначале опешил и даже начал беспокоиться за здоровье мастера, позже успокоился. А, успокоившись, он помог занести часы в квартиру, пообещал навещать Иосифовича каждый день и ушел.

Теперь распорядок дня у Петровича поменялся радикально. До обеда он обходил кладбище, наводил по необходимости порядок: подметал, убирал засохшие цветы и венки, посыпал песком дорожки, а после обеда уходил к Мойше Иосифовичу.

Почти месяц потратил старый часовщик на ремонт. И вот наступил долгожданный час! Мастер торжественно перевел гирьки, выставил стрелки и по квартире разнеслось долгожданное: «Ку-ку!» Петрович на радостях чуть не задушил мастера в объятиях! А когда эмоции поутихли, смотритель с часовщиком поздравили друг друга с успешным окончанием дела и отметили это чаепитием с заранее припасенным тортиком.

Часы снова заняли свое место в сторожке. Снова кукушка отмечала своим «ку-ку» каждый прожитый час, снова Петрович жаловался на то, что она не умеет говорить.

Изменилось лишь одно: Петрович бросил пить горькую.

Напрочь.