Наблюдения обывательницы: Два музея (фоторепортаж)

Есть в Крыму музей, посещение которого не приносит положительных эмоций. Но если до этого кто-либо жаловался на свою жизнь и малодушно утверждал, что легче бы ему умереть, то здесь самое то место, где он сразу откажется от своих слов. Это «Музей катастроф на водах», расположенный в цокольном этаже храма Николая Мирликийского в поселке Малореченское. 

Еще до того момента, как посетитель купит входной билет и полностью окунется в атмосферу Музея, ему предстоит пройти через своеобразное кладбище судовых якорей. Они везде, их много, они не только служат экспонатами, возле которых поставлены таблички с наименованиями, они, безымянные, висят на стене с мемориальными досками как надгробные памятники. Ибо сказано:

Не скажет ни камень, ни крест, где легли

Во славу мы русского флага...

Ни камень, ни крест… Это первое страшное ощущение: на мемориальных досках указано количество погибших при некоторых катастрофах, и общей их могилой стал Мировой океан. Но полностью оценить масштабы человеческих жертв, которые взяло море, можно только тогда, когда вы купите билет и перешагнете порог Музея. Фильм, который демонстрируется при начале экспозиции, перечисляет названия крейсеров, теплоходов, пароходов, эсминцев, фрегатов, линкоров, субмарин – и кажется, что несть числа этому перечислению! Я не досмотрела фильм, он еще шел, но сил читать списки погибших у меня не было. 

Комнаты музея выполнены в стиле отсеков затонувшей подлодки, стены покрыты ракушками и солевыми отложениями, освещение приглушенное. Экспонаты во многих секциях выставлены так, словно вы рассматриваете морское дно: среди камней разбросаны ржавые каски времен последней войны, рабочие инструменты моряков и подводников, тяжелая обувь спасателей, обломки торпед, якорей… По углам траурные списки героических экипажей с указаниями званий и фамилий в виде больших черных парусов или вымпелов. А если поднять голову вверх – то увидишь газеты, которые странным образом помиловало море, они как будто до сих пор плавают на поверхности воды. А за переборкой слышны крики тонущих людей, чаек, бульканье воды и шипение сжатого воздуха, выпускаемого шлюзовым отсеком…  А под ногами уже вибрирует тонкий деревянный мостик, и все вместе создает ощущение, что ты, так пафосно утверждавший, что лучше смерть, чем твоя «отвратительная» жизнь, сейчас идешь ко дну вместе с судном, и жить тебе осталось не полтора пресловутых понедельника, а в лучшем случае минут пять, пока многотонная толща соленой воды на расплющит тебя вместе с субмариной... Холод пробирает в буквальном смысле этого слова! Жить сразу же хочется так, что описать трудно!  И фильм о гибели парохода «Армения», демонстрируемый там же, уже смотришь сквозь слезы.

И когда выходишь из Музея на воздух, то моросящий дождик, пронизывающий ноябрьский ветер и свои житейские неурядицы встречаешь как благословение Божие! Ты жив – остальное пыль. Посидеть на смотровой площадке, вдохнуть соленого ветра с моря, поднять глаза к тусклому солнышку – и все несчастья твои просто маленькие радости по сравнению с участью, которую приняли те, кто лег на морское дно. Кстати, если общую площадь Мирового океана разделить на количество жертв за последние два столетия (всего лишь!), то на каждого погибшего придется 40 кв. м морского дна. Так-то…

А храм, выстроенный над этим музеем в 2006 году, одновременно является еще и маяком, указывающим ночью путь кораблям. Храм, посвященный Николаю Мирликийскому, святому покровителю всех моряков и путешественников.

Второй музей совершенно иного свойства. Он посвящен жизни и служению самого почитаемого в Крыму святого. Святитель Лука, в миру – Валентин Феликсович Войно-Ясенецкий, хирург и художник. О нем немало написано в Интернете, есть даже фильм, но маленький музей в пять комнаток словно хранит его дух… Нет, не так говорю. Дух Святителя присутствует не только здесь, но на всей территории Свято-Троицкого женского монастыря, где покоятся мощи его. А здесь – фотографии, его картины, его медицинские инструменты, его Евангелие и пастырское облачение, его посох, его круглые очки, в которых так часто изображен он на иконах… Здесь – фотографии его детей и внуков, продолживших его врачебную династию. Здесь выдержки из его книг, проповедей. И все пронизано такой бесконечной, беззаветной любовью к людям, что сжимает горло! Он родился в Крыму, он вернулся в Крым после долгих лет скитаний, ссылок, сталинских лагерей, войны, и умер здесь, и похоронен был здесь, и канонизирован тоже здесь.

Я стояла, слушала женщину-гида, а с портрета смотрели на меня глаза доктора, врачевателя, целителя. Добрый усталый взгляд, так не похожий на тот, которым смотрит Святитель с иконы.

Мне поразили не только факты его биографии, но и слова, сказанные им в разное время и с разной целью. И вроде бы мы не одну сотню раз слышали то же самое, но… Впрочем, судите сами.

1.  «— Как это вы верите в Бога, поп и профессор Ясенецкий-Войно? Разве вы его видели, своего Бога?

— Бога я действительно не видел, гражданин общественный обвинитель. Но я много оперировал на мозге и, открывая черепную коробку, никогда не видел там также и ума. И совести там тоже не находил».

С самого раннего нашего атеистического детства говорили нам учителя, что космонавты летали, а Бога не видели, но тогда еще даже и космонавты не летали. А главное, что сказал эти слова священник в ходе страшной пытки, допроса, изобретенного наркомом Ежовым, когда следователи сменяются, а подследственный остается. И длиться такой допрос может не сутки, не двое, а сколько угодно много. Святителя допрашивали неделю, лишая сна и еды. Теряющего сознание, его били, приводя в чувство, ставили к стенке, обливали холодной водой – и снова бесконечные вопросы, вопросы, вопросы, провокационные, издевательские, не по существу. Он не потерял ни разу хладнокровия, не сбился, не сломался. Конечно, Бога никто не видел, как никто не видел ни ума, ни совести. Никто не видел электрического тока, но все знают, как больно он может ударить.

2.     Из писем сыну Михаилу о своих религиозных взглядах:

«… в служении Богу вся моя радость, вся моя жизнь, ибо глубока моя вера… Однако и врачебной, и научной работы я не намерен оставлять».

«… если бы ты знал, как туп и ограничен атеизм, как живо и реально общение с Богом любящих Его».

Сейчас многие говорят: если верить, то с детства, а если не с детства, то это не вера, а кривляние. Валентин Феликсович Войно-Ясенецкий не был воспитан в вере. Он, как большинство из нас, был крещен в Православии, но и только. Воцерковление его началось тогда, когда поступил он в художественное училище в Киеве, то есть, уже в юношеском возрасте. Только в училище стал читать он Евангелие и проникаться духом христианского учения. Сам начал, не заставлял никто, не тыкал носом, не зудел над ухом – сам, все сам.  А рукоположение его в священнический сан произошло, когда ему было больше 40 лет, у него было четверо детей. Если бы все это было кривляние – разве выдержал бы он ежовские допросы? Разве выдержал бы 11 лет ссылок и лагерей? Туп и ограничен атеист, он за свое неверие страдать не согласится и уверует хоть в шута горохового, лишь бы лишний раз не ударили.

3.  «Иногда мы слышим упрек: "Около двадцати веков христианство проповедует любовь к ближнему, но эти проповеди не могли помешать тому, что время от времени человечество ввергалось в кровопролитные войны". Хотелось бы спросить: сколько времени существует медицина? Как будто очень много, и, несмотря на это, люди болеют. Мы не знаем, что было бы с человечеством, если бы медицина не боролась всеми доступными ей мерами с эпидемиями. Мы не знаем и того, что было бы с человечеством, если бы христианская религия не боролась, в частности, с войнами и людскими пороками».

Как говорится, без комментариев. Мы горазды упрекать Бога: почему допустил, почему не вмешался, почему, почему, почему… Мы горазды на провокационные заявления: вот, если я найду на улице чемодан с миллионом долларов, то уверую! Если увижу Его – уверую! Если  случится со мной чудо – то… Но, говоря языком таких заявителей, Бог не фраер. Ему не нужны такие «уверовавшие». А чудес вокруг нас происходит столько, что было бы желание их видеть! Святая вода, ежегодное схождение Благодатного Огня, самая жизнь наша – все это доказательства бытия Божьего, его милости к нам, долготерпения и любви. Но людям мало, они склонны все приписать неизвестным явлениям природы, инопланетянам, кому угодно – лишь бы не признавать очевидного. Сколько раз требовали евреи от Моисея чуда, ропща на бедствия и говоря, что не Бог ведет их по пустыне? Сколько раз доказывал Бог им свое расположение, посылая чудо? И разве стали они от этого более верующими? Разве удовлетворились увиденным? Нет. Стоит ли Богу наступать на те же грабли ради какого-нибудь пьяненького Кузьмы Демьяныча, который все равно все спишет на случай, совпадение или свое вечное везение? Христианство борется с войнами и людскими пороками, но христианство – не абстрактное нечто, а конкретные люди, каждый на своем месте противостоящий злу. В частности, это гипотетическая жена Кузьмы Демьяныча, молчаливо сносящая его пьяный бред, заботящаяся о том, чтобы был он накормлен и обстиран, периодически прячущая от него очередную бутылку, чтобы не до белой горячки нализался ее бестолковый муженек. А иначе что было бы с ним, если бы не сдерживала его склонность к пьянству жена? Сдох бы давно под забором, обожравшись сивухи. Разве не дороже такая жена миллиона долларов? Он ее каждый день видит, но разве верует?

4.     «Для хирурга не должно быть «случая», а только живой, страдающий человек».

Это уже слова не пастыря, а доктора. Человека, принимавшего клятву Гиппократа. А наши костоправы как только не называют своих пациентов: случай, материал, или же конкретно по диагнозу: «Идем, покажу, у меня там опухоль интересная в шестой палате». Мы привыкли. Мы для нынешних эскулапов не люди, мы материал. А если еще и денег нет, то бесполезный материал.

В декабре 1945 года председатель Тамбовского облисполкома вручил архипастырю-хирургу медаль «За доблестный труд в Великой Отечественной войне 1941-1945 годов».

После вручения медали председатель сказал, что труд его как консультанта эвакогоспиталя завершен (госпитали осенью 1944 года покинули Тамбов и двинулись дальше на запад), но он надеется, что профессор и впредь будет делиться своим большим опытом с медиками города. Архиепископ Лука ответил ему следующее: «Я учил и готов учить врачей тому, что знаю; я вернул жизнь и здоровье сотням, а может быть, и тысячам раненых и наверняка помог бы еще многим, если бы вы (он подчеркнул это «вы», давая понять слушателям, что придает слову широкий смысл) не схватили меня ни за что ни про что и не таскали бы одиннадцать лет по острогам и ссылкам. (Святитель Лука провел в тюрьмах и ссылках 11 лет, подвергался репрессиям – 20 лет). Вот сколько времени потеряно и сколько людей не спасено отнюдь не по моей воле».

Два разных музея, две эпохи, два святых Русского Православия, но желание спасать, покровительствовать, поддерживать и укреплять – одно.