ПЕРЕД ТОБОЙ - ХАТЫНЬ! (к 80-летию Хатынской трагедии)

 

Вед.: На карте Белоруссии давно уже нет этого названия. Деревня Хатынь была уничтожена 22 марта 1943 года вместе с жителями. Хатынь перестала существовать как населенный пункт, но не исчезла вовсе. Хатынь осталась в нашей памяти символом самого страшного преступления, какое только может быть. Символом изуверства, возведенного в абсолютную степень. Символом непоправимой трагедии, кровоточащей раны на теле своей страны – Синеокой Белоруссии.

Белоруссия… Кто бывал там, кто там родился, тот навсегда останется очарованным нежной красотой этого края. Тысячи бирюзовых озер, прозрачных и чистых, как совесть младенца. Густые, почти былинные леса и болота, дающие кров животным и птицам, названные «легкими Европы». Парки, заповедники, заказники, охраняющие природу от вмешательства деятельности человека – все здесь умиротворяет, очищает душу и заставляет вспомнить, что не царь природы человек. Не царь – а сын. И люди здесь всегда жили такие же – дети природы, простые и незлобивые, любившие свой девственный край и не желавшие зла соседям.

Люблю я Беларусь свою родную,
Прекрасней края в мире не найти.
И не хочу я Родину другую,
Лишь нам сегодня с нею по пути.

Берёзовые рощи, лес и поле,
Как хочется прижаться к ней щекой,
Какое необъятное раздолье -
До неба там дотянешься рукой.

Народ наш добрый и такой открытый,
Мы рады гостю, что приедет к нам,
Посадим мы его за стол накрытый,
Всё, что имеем отдадим друзьям.

Но если кто обидит ненароком,
То за Отчизну сможем постоять.
Мы защитим её, пусть будет им уроком,
Кто на свободу станет посягать.

Такая белая, любимая, святая,
Ты чистая как воды родника,
И нету у тебя конца и края.
Живи, родная, долгие века.

Когда началась Великая Отечественная война, белорусы – дети лесов, озер и болот – встали на защиту своей Родины. Но фашистская Германия полностью оккупировала этот край, и оккупация продолжалась с лета 1941 года до лета 1943-го. Одновременно с оккупационным режимом на территории Белоруссии началась и партизанская деятельность, и продолжалась, несмотря ни на какие трудности, до самого окончания оккупации, то есть до лета 1943 года. Это значит, что в марте 1943 года партизанское движение в Белоруссии насчитывало уже больше 300 тысяч человек – ведь не за красивые глаза Белоруссию называют краем партизанской славы! Расширению и укреплению партизанского движения здесь помогала сама природа. Такие географические факторы, как леса и болота, затрудняли эффективное проведение немцами карательных мер против партизан. Но… были и те, кто сдавался в первые же дни войны немцам в плен, и начинал сотрудничать с новыми властями. Из таких коллаборантов формировались группы по работе с местным населением с целью склонить общественное мнение в пользу Вермахта. Из них же формировались и зондеркоманды, выполнявшие самую мерзкую работу: расстрелы партизан и уничтожение мирного населения, как это случилось в Хатыни – и еще 185 деревнях.

  Дожди рыдают в марте над Хатынью.

Им вторит болью горестный закат,

Родное небо не отсвечивает синью

И каждый час тревожно бьёт набат.

 

Мир помнит поимённо всех, кто принял,

Мучительную пытку от врага,

Хатынь для нас великая Святыня,

Как память для потомков дорога.

 

И в чёрный день мы встанем на колени,

Помянем души маленьких детей.

И веточки распущенной сирени

Возложим на надгробья матерей.

 

Да будет мир над скорбною Хатынью,

Пусть хлебный дух летит с родных полей,

А небо прорезают только клинья,

Любимых всеми русских журавлей.

На месте сожженной деревни, в память о погибших в годы Великой Отечественной войны, был создан мемориальный комплекс "Хатынь". Решение о строительстве мемориала было принято в 1966 году. Инициатором создания хатынского мемориала был первый секретарь ЦК БССР Петр Машеров. А разве до 1966 года не было ничего, что напомнило бы гражданам о циничном зверстве фашистов? Ведь факт уничтожения Хатыни карателями был зафиксирован спустя всего три дня после трагедии

 

Было. Вот так выглядело кладбище, где были упокоены женщины и дети, зверски казненные карателями, сразу после войны. Как видите – три католических креста и скромная изгородь. Для справки: в Хатыни проживали люди католического вероисповедания. Когда создавался мемориал, на месте захоронения был насыпан небольшой курган и установлен мраморный «Венец памяти», как символический сруб нового дома, как символ счастья, которое не случилось. На нем символическое обращение:

 

«Люди добрые, помните: мы любили жизнь и родину нашу, и вас, дорогие. Мы сгорели живыми в огне. Наша просьба ко всем: пусть скорбь и печаль обернутся в мужество и силу, чтоб смогли увековечить вы мир и покой на земле. Чтоб нигде и никогда в вихре пожаров жизнь не умирала!»

Но вернемся к истории 1966 года. Тогда еще не было мемориала. Не было Венца памяти. Скромное католическое захоронение было изменено, и вместо крестов на нем был установлен лаконичный, привычный для всех сельчан обелиск с красной звездой.

Петр Миронович Машеров объявил конкурс на лучший проект мемориального комплекса, увековечивающего память о хатынской трагедии. И на конкурс было прислано довольно много работ, заслуживающих внимания. Выбор был остановлен на двух. Сам Машеров хотел бы отдать предпочтение тому проекту, который мог бы быть расположен неподалеку от нынешнего, где так же была сожжена целая деревня. Почему? Потому что Хатынь располагалась среди леса, в нескольких километрах от дороги, второй же проект располагался у самой дороги и, по мнению Петра Мироновича, был бы более очевидным напоминанием о трагедии белорусского народа. Но историки указали ему на один факт: вторая деревня была сожжена не карателями, а партизанами, после того, как стало известно, что там как раз каратели и находятся. Во второй деревне мирных жителей не было, все ушли в леса. А вот Хатынь – там история была иная. Машеров одобрил и строительство началось.

 

Кстати, когда была возведена скульптура старика с ребенком на руках, Машеров сам лично ездил в Москву, чтобы встретиться с министром культуры СССР Екатериной Фурцевой. Ей не понравился монумент: страшный старик, в лохмотьях, босой, лохматый, со страшными глазами… Она полагала, что стоит заменить памятник на такой, от которого веяло бы молчаливой скорбью и благородством. Машеров сказал:

- Этот старик – кузнец, почти единственный выживший, он только что выбрался из сожженного сарая, на нем лохмотья, и только что у него на руках скончался тяжелораненый сын! Каким он еще мог бы быть в такой момент?

Монумент решено было оставить.

Четыре колодца,

Четыре криницы.

Увидишь, и сразу захочешь напиться.

Над каждой криницею крыша поката,

Как было при людях,

Как было когда-то,

И в каждом колодце вода ключевая,

Холодная, чистая,

Вечно живая.

Когда-то здесь вёдрами звонко стучали,

Любимых любимые тайно встречали.

И летом в медовые дни косовицы

Сюда прибегали

Напиться водицы.

Теперь это всё, что осталось живого,-

Колодцы да сердце хатынца седого,

Того кузнеца, что, вырвавшись чудом,

Родных собирал по обугленным грудам.

Вся в пламени, рухнула крыша сарая,

И люди оттуда ползли, обгорая.

С пригорка стреляли по ним автоматы -

Без промаха били фашистские каты.

 

Тогда-то,

Одежду горящую сбросив,

На снег повалился

Каминский Иосиф.

Сквозь бешенство пламени, черного дыма

Искал он меж мёртвыми

Старшего сына,

Искал и нашёл, на снегу, чуть подале,

Но мальчика пули насквозь пронизали,

Успел он лишь вымолвить:

- Тата, где мама? -

И умер... И на руки сына Адама

Взял старый кузнец.

И стоит он с тех пор,

Отлитый из бронзы,-

Фашизму укор.

 

Четыре колодца в утраченном мире,

Живые, как времени года четыре.

И в каждом колодце его отраженье:

Весна и берёзовых соков броженье,

Лён лета, плодами тяжелая осень,

Зима с ворожбою заснеженных сосен.

Четыре колодца.

Четыре криницы.

Хотела бы каждой из них поклониться.

Мемориальный комплекс «Хатынь»  не ограничивается лишь венцом памяти и монументом кузнеца с убитым сыном.

 

Увековечена и символическая крыша огромного общественного сарая, в котором были заперты полтораста человек, из которых 76 были дети. Самому младшему не было даже года. И документальной точностью восстановлены местоположения каждого из 26 дворов деревни. На месте каждого дома теперь сруб и обелиск в виде печной трубы с печальным погребальным колоколом. На каждой трубе – мемориальная доска с именами тех, кто жил в этом доме. Каждые 30 секунд колокола звенят. Тихий колокольный стон. Всегда. Днем и ночью. Каждые 30 секунд. Этот звон слышен всем, кто проезжает мимо Хатыни…

Заспать, забыть я не могу:

  Колодезные срубы,              

  Как обелиски на снегу,

  Вразброс - печные трубы,

  Теплит янтарная смола

  На ветках в мягком свете,

  На зевах труб - колокола

  Раскачивает ветер...

 

  И погребальный, жуткий звон

  От ив, березок сонных,

  Несется в даль, как плач, как стон

  Детишек там сожженных,

  Как-будто в том вчерашнем дне,

  В судьбе прошедшем мимо,

  Я сам живьем сгорал в огне,

  Давился едким дымом ...

 

  Я слышал вопли матерей

  И стариков проклятья,

  Толпа безумных у дверей,

  Их руки - как распятья!

  Их жизней догорал закат,

  Костром пылала хата,

  С паучьей свастикой солдат

  Палил из автомата...

 

  НАБАТ -

  Из каждого угла,

  С пустынь, с ледовой стыни...

  ГУДЯТ

  Во мне колокола,

  КОЛОКОЛА ХАТЫНИ...

Мемориал, посвященный самой деревне, был закончен к 1968 году. Но это был только первый этап создания комплекса. В 1969 г. завершили вторую очередь мемориала. В него вошли «Кладбище невозрожденных деревень», где захоронены урны с землей 185 уничтоженных деревень Беларуси. 186-я невозрожденная деревня — сама Хатынь. 433 белорусские деревни, сожженные и заново отстроенные после войны, тоже стали частью мемориала, это символические «Деревья жизни». Места массового уничтожения людей в Беларуси увековечены на Стене Памяти. 5 июля 1969 г. в Хатыни зажжен Вечный огонь.

Иссякли реки, высохли колодцы,

Полны озера не прохладой – пылью,

Вода ключом в источниках не бьется,

Деревья к небу тянутся бессильно.

 

В багровых бликах виделось мальчишке:

Сжигает солнце белую пустыню.

И было страшно, было больно слишком,

В горящей хате посреди Хатыни.

 

Толпы безумной малою частичкой

Он бился в бревна, пальцы обдирая,

Стучало сердце птичкой-невеличкой,

О будущем не ведая, не зная.

 

«Ведь ты все можешь, Боже Всевеликий!

Будь милосерден и останься с нами!».

Но равнодушно пожирало крики

Безжалостное, яростное пламя.

 

Пытаясь сбросить жаркую солому,

Стонали изувеченные стены,

На плечи саван плачущему дому

Набрасывало небо постепенно.

 

Но вдруг среди обуглившихся балок,

Мальчонка щуплый в полный рост поднялся.

Был обожжен и ранен, но не жалок:

В лицо он палачам своим смеялся!

 

Взметнулась обгорелая рубаха

От ветра, словно ангельские крылья,

И затряслись каратели от страха,

Всё больше свирепея от бессилья.

 

Под беспощадной очередью хлесткой

Мальчишка пал, захлебываясь кровью,

И виделись в последний миг березки,

Склонившиеся тихо к изголовью.

 

И адовым очищены горнилом,

Освободившись от земных страданий,

Сто сорок девять душ прощались с миром,

Великодушно этот мир прощая.

 

А сто пятидесятой срок не вышел –

Старик очнулся возле пепелища

И, ничего не видя и не слыша,

Пополз к своим на скорбное кострище.

 

И на холодном призрачном рассвете

Средь груды тел, растерзанных войною,

Нашел сынка — висели ручки-плети.

Отец упал тяжелой головою…

 

И, груз бесценный на руки поднявши,

Побрел, шатаясь, над ребенком воя.

Один живой среди безвинно павших,

Седой отец убитого героя.

 

Светлы весной рассветы над Хатынью.

И колокольный звон — слезой Господней.

Пред павшими, под бесконечной синью,

Колени преклоняю я сегодня.

Вновь иней на деревьях стынет.

По синеве, по тишине

Звонят колокола Хатыни.

И этот звон болит во мне…

Огромный мемориальный комплекс «Хатынь» занимает 50 гектаров и в нем нет ни единой лишней композиции. А были ли те, кто выжил после трагедии? Троим удалось укрыться от гитлеровцев и избежать страшной участи быть сожженными заживо: брату и сестре Володе и Соне Яскевич, а также Саше Желобковичу.

А вот из находившихся в том сарае-факеле, к удивлению, смогли выжить лишь двое детей. Одного мальчика, Виктора Желобковича, умирающая мать закрыла собой, и он пролежал под её трупом до ухода немцев. А второго раненого ребёнка — Антона Барановского — немцы просто приняли за мёртвого и не добили, не расстреляли.

Все это было точно в страшном сне,

Нас всех сгоняли толпами в сарай,

И в этой суматошной беготне

Шептала мама мне "скорее убегай! ".

 

И я бежал, мне вслед собачий лай.

Но к счастью, не спустили с поводков.

И мамино последнее " Прощай".

Мне не уйти от памяти оков.

 

И быстро скрылся я в лесных кустах,

И укрываясь, мельком я узрел

То, что в меня в то миг вселило страх,

И от такого я рыдать хотел.

 

Один большой сарай кишил людьми,

И заперты снаружи были двери.

Чтоб им помочь я б даже лёг костьми,

Но был я мал. И люди в нем взревели.

 

Не сразу понял я зачем сарай

Те немцы старым сеном обложили.

Я слышал крики взрослых "Напирай! ",

Как дверь они втроём снести хотели.

 

Я видел. Никогда мне не забыть,

Как запылал огонь, трещали доски,

Как немцы нас решили так убить.

Ведь у войны такие отголоски.

 

Горел сарай, я слышал крик людей,

Они ломали двери, выбегали.

Но в них стрелял заклятый враг, злодей.

И с пулей в сердце, корчась, умирали.

 

Я видел, как последний догорел,

Но немцы лишь смеялись, гоготали.

А после этого в черед пошёл расстрел.

И почему себя те правыми считали?

 

Ужасный запах смерти уловил,

Я видел лишь горелые останки,

И кто мою деревню умертвил,

Разрушил кто спокойный мир гражданки?

На территории комплекса действует и Музей, в котором представлена фотодокументальная экспозиция «Хатынь». В небольшом помещении находятся исторические фотографии событий, которые происходили на территории Белоруссии во время Великой Отечественной войны и после нее.

Страшные фотографии фашистского геноцида и жертв оккупации. Казни, убийства, пожары. И послевоенные кадры тех, кто выжил и вновь учился жить, в буквальном смысле слова, с «нуля». В музее хранятся свидетельства и о тех, кто принимал участие в казни мирных жителей, свидетельства самих палачей, документы о разоблачении командующего казнью Григория Васюры, о суде над нем и приговоре, который настиг карателя лишь через много лет после войны. Многие годы большинство документов о Хатыни было засекречено, но на сегодня в этой истории уже нет белых пятен. Любой желающий может прийти или приехать сюда и на личном опыте прочувствовать всю боль и весь ужас сотворенного когда-то преступления.

 Хатынь!

                Хатынь!

                                Хатынь!

Я слышу,

                 как набатом боль стучится.

Мороз по коже.

                            Стой!

                                       Замри!

                                                    Застынь!

И как же это всё могло случиться?!

 

Живыми уходили в мир иной...

Людей безвинных жгли с домами вместе.

И объяснить все это лишь войной

Я не могу, когда стою на месте,

 

Где каждый сантиметр земли вопит

От горя и от боли нестерпимой, -

Он кровью человеческой полит...

Кто будет там, не проходите мимо!

 

Постойте, скорбно голову склонив,

Послушайте, как ветер плачет...

                                                        стонет!

В краю лесов и плодородных нив

Колокола звонят...

                                Их эхо тонет

 

В высоком поднебесье.

                                         Стой!

                                                    Застынь!

Перед тобой -

                           Хатынь!

 

Сомкните плотнее веки

И не открывайте век,

Прислушайтесь и ответьте:

Который сегодня век?

В сошедшей с ума Вселенной,

Как в кухне среди корыт,

Нам душно от дикселендов,

Парламентов и коррид.

 

Мы все не желаем верить,

Что в мире истреблена

Угодная сердцу ересь

По имени «тишина».

Нас тянет в глухие скверы —

Подальше от площадей,

Очищенных от скверны,

Машин и очередей.

 

Быть может, вот этот гравий,

Скамеечка и жасмин –

Последняя из гарантий

Хоть как-то улучшить мир.

Неужто же наши боги

Не властны и вольны

Потребовать от эпохи

Мгновения тишины,

 

Коротенького, как выстрел,

Пронзительного, как крик…

И сколько б забытых истин

Открылось бы в этот миг,

И сколько бы дам прекрасных

Не переродилось в дур,

И сколько бы пуль напрасных

Не вылетело из дул,

 

И сколько б «наполеонов»

Замешкалось крикнуть «Пли!»,

И сколько бы опаленных

Не рухнуло в ковыли,

И сколько бы наглых пешек

Не выбилось из хвоста,

И сколько бы наших певчих

Сумело дожить до ста!

 

Консилиумы напрасны…

Дискуссии не нужны…

Всего и делов-то, братцы, —

Мгновение тишины…

Говорят, что если объявить минуту молчания о каждом погибшем во время Великой Отечественной войны – мир молчал бы лет 50. Только вдуматься: пятьдесят лет тишины и глубоких размышлений о происшедших преступлениях против жизни и человечества! И сколько бы опалённых не рухнуло в ковыли…

Минутой молчания – помянем всех тех, кто ушел в вечность в далеких от нас белорусских деревнях. Вечная память вам, невинно убиенные жертвы фашизма!